Книга От Сталина до Путина. Зигзаги истории - Николай Анисин

– Ель-цин – у-бий-ца! Ель-цин – у-бий-ца!

В сотне метров от баррикады топтались у «Форда» с мигалкой трое офицеров ГАИ и спокойно наблюдали за буйством толпы. Но, не реагируя на нее, они сообщили о происходящем куда следует – Садовое опустело: коллеги офицеров заворачивали машины задолго до подъезда к баррикаде. Делалось это, как оказалось, не только для того, чтобы скрасить неудобство водителям.

Не успела толпа вволю пошуметь, как на пустынном Садовом со стороны Нового Арбата заревели сирены милицейских автобусов. Они мчали пятью колоннами и у баррикады рассыпались веером. Из них высыпали омоновцы – несть им числа – и, не проронив ни слова, бросились на толпу, охаживая дубинками всех подряд. Им отвечали кулаками. Но мужчины в толпе разделены были женщинами и тех, кто пробовал отбиться в одиночку, захлобыстывали сразу несколькими дубинками.

Брызгая кровью, толпа попятилась к тротуарам и проемам между троллейбусами. Окровавленные лица, стоны, ругательства и женские визги омоновцев не утихомиривали, а распаляли. За троллейбусной баррикадой толпа рассыпалась во всю ширь Садового, и избиение ее пошло с таким остервенением, что она вся до единого человека побежала.

Я удирал от дубинного вала к площади Маяковского в кампании народа, гораздо менее меня подвижного. Драпать было стыдно и противно. Кроме того, мне хотелось поглазеть – кого и как будут колошматить, чтоб завтра это описать. Поэтому, прибавив темп, я изрядно от кампании оторвался и стал у арки монументального дома с видом случайного прохожего: не понимаю – что здесь за буза?

Компания строителей баррикады прочесала мимо меня с минутным примерно отрывом от дюжины преследовавших ее омоновцев. Я, добродушно скрестив руки на груди, замер на месте: мне ни до чего нет дела. Но один из дюжины так не посчитал и, поравнявшись со мной, повернул к стене дома и сходу опустил дубинку на мою голову. Я уклонился от удара, спружинив корпусом. Омоновец саданул меня ботинком в бедро. Я плюхнулся в стену и, оттолкнувшись от нее, пнул ногой его в живот. Он отлетел на пару метров. Но сбоку подскочил другой омоновец и со всего размаха огрел меня дубинкой – целил он по голове, попал по ключице. От боли острой в моих глазах потемнело. Я сполз вниз по стене с мыслью: надо закрыть голову – иначе забьют. Но побоев не последовало. Люто залаяла собака – из арки вышла миниатюрная старушка в платочке со здоровенной овчаркой на поводке. Тот омоновец, которому я всадил пинок, прорычал:

– Бабка, убери зверюгу. Пристрелим.

Старушка безмолвствовала, овчарка кровожадным заливалась лаем. Я приподнялся, бочком правым продвинулся вдоль стены и нырнул в арку. Погони не было. Овчарка лаяла и лаяла.

К метро «Маяковская» я добрался без проблем. Ключица ныла. Но ныла вполне терпимо. И лишь дома мне стало ясно: вместо одной кости от правого плеча до грудины – у меня теперь две.

Вызвав «Скорую», я попал в больницу в Сокольниках, где, сделав рентгеновский снимок, мне поставили диагноз – внутренний перелом ключицы со смещением: надо надевать кольца – гипсовую повязку, стягивающую два плеча через шею и спину.

Три дня я привыкал дома жить в обручах из марли с гипсом. Ни 29 и 30 сентября, ни 1 октября, как говорили репортеры по телевизору и приятели по телефону, у Дома Советов ничего нового не происходило. Там по-прежнему били всех. Били одиночек, случайно оказавшихся у заслонов ОМОНА, били с успехом, обращая в бегство, огромные толпы. Омоновцев навезли в Москву со всей страны – черт на печку не вскинет. Им, вероятно, платили бешеные деньги, и их необъятная сила, помноженная на корысть, изничтожала все потуги сторонников парламента прорвать блокаду Дома Советов.

Поскольку бить начинали сразу у выходов из метро «Баррикадная» и «1905 года», в субботу, 2 октября, враждебная Ельцину организация «Трудовая Россия» назначила свой митинг на Смоленской площади. Узнав о том, я с затворничеством распрощался: что дома сиди-лежи, что спокойно гуляй среди народа – сломанной ключице всё едино. На удаленной от депутатской резервации площади, по моему разумению, побоища не предвиделось.

Мимо гастронома у метро «Смоленская» я вышагивал, ни малейшей не чувствуя тревоги. До начала митинга оставалось минут десять. Перед ступеньками здания МИДа еще и тысчонки народа не собралось. Никто не горланил в мегафон. Но мирное собрание кем-то уже было признано общественно опасным.

К мидовской высотке подкатывали, один за другим, милицейские автобусы. Я замедлил шаг. Из автобусов неспешно вывалили омоновцы в черных беретах. Я застыл на углу Садового и Старого Арбата, перегороженного высоченной сценой на металлических трубах. Концерт здесь должен был быть в честь 400-летия Старого Арбата. Омоновцы молча и равнодушно, будто нерадивый скот был перед ними, а не люди, стали колотить дубинками мужчин и женщин.

Толпа, как ни странно, так же молча, отбиваясь древками флагов и транспарантов, авоськами и трубочками газет, засеменила спинами к Старому Арбату. С первыми из обращенных вспять я поворотил мимо сцены на арбатский тротуар. За нами медленно потянулись и остальные гонимые.

Вся почти толпа втекла с Садового на Старый Арбат через узкий проход по тротуару между трубожелезной сценой и стеной дома. Последние из отступавших – с десяток мужиков – закупорили своими телами проход и ногами и кулаками остановил омоновцев. Бой был краткий, но свирепый. Средь сопротивлявшихся натиску образовались битые-перебитые, которые поползли по асфальту и подхвачены были на руки толпой. Прочие под побоями сами унесли ноги.

Чем больше омоновцев наплывало по тротуару на Старый Арбат, тем шире вдоль и поперек улицы растекалась толпа. Видимо, не я один, временный инвалид по собственному растяпству, подумывал: куды скоро придется бечь?

Когда примерно треть омоновского отряда вышла на Старый Арбат и вторая серия избиения стала реальной, мегафон разнес хриплый голос Виктора Анпилова – лидера «Трудовой России»:

– Сколько мы еще будем терпеть зверство?! У них – дубинки, мы возьмем железки. Хватайте трубы из этой каракатицы.

Анпилов сам двинулся к сцене. За ним – чуть ли не все правое крыло толпы. Сцена затряслась. Но сразу вырвать из нее удалось лишь пару труб. К мгновенной разборке сборная металлоконструкция оказалась малопригодна. Это уяснил себе густобровый командир омоновцев и приказ бить отдать не поторопился – еще далеко не все его бойцы миновали тесный проход по тротуару и ступили на Старый Арбат.

На правом крыле толпы в минутную до новой схватки паузу по-прежнему упрямо терзали сцену, на крыле левом я заметил некую суету: раздвигая перед собой людей, вперед шествовал дородный мужик, обтянутый по пояс курточкой из тонкой коричневой кожи.

Он отделился от толпы, сделал шагов пять прямо на омоновского командира и, вытянув правую руку, указательным пальцем поманил его к себе. Я глазам своим не верил, признавая в рисковом мужике… коммерсанта Сергея Потёмкина. Но это был он – по лицу и по стати.

Командир от наглости не опешил. Головы не поворачивая, он пошевелил губами и рядом с ним стоявший широкоплечий сержант в два прыжка долетел до Потемкина и весь свой вес немалый и скорость вложил в удар дубинкой. Потемкин остался цел и невредим. В момент удара он сам прыгнул к сержанту, перехватил его правую кисть с дубинкой, дернул ее в одну сторону, в другую – рубанул ботинком по правой стопе нападавшего и отпустил кисть. Подсеченный сержант покатился по асфальту.