Книга Рядом с алкоголиком. Исповедь жены - Катерина Яноух

Я позвонила ему и в разговоре затронула эту тему.

– Я не собираюсь бросать пить, – сказал Рихард. – Не могу себе представить жизни без выпивки. Без виски. И главное – зачем?

Через открытое окно в комнату проникала летняя жара. Доносилось позвякивание бутылок из-за ограждений у трактиров. И, словно наяву, я видела перед собой кружки, полные пива. Бутылки на столах. Толпы народа, курсирующие от банкоматов к бару и обратно. Такси, которые с трудом избегают столкновения. Очереди перед модными ресторанами. Я знала, что Рихард ночью собирается на попойку. Мне не хотелось идти с ним. Честно. Наоборот, хотелось испытать его, насколько он готов пойти мне навстречу. Уже тогда.

– Но, может быть, ты сегодня не станешь много пить? – сказала я, и это прозвучало просительнее, чем мне бы хотелось.

Молчание.

– Черт возьми, неужели ты не можешь пить минеральную воду или что-нибудь подобное? Меня уже перестало забавлять, что ты всегда приходишь ко мне в стельку пьяным. Кроме того, мне рано вставать.

– Отлично. Выпью только кружечку пива. Приду около одиннадцати, идет?

Конечно, идет. И на том спасибо. Я поверила ему и положила трубку. Спальня подождет – я смотрела телевизор. Раз он сказал в одиннадцать, значит, придет в одиннадцать, думала я.

Это было еще до того, как ночные ожидания стали для меня правилом: вот часы отбили полночь, затем час, два, три… Это было еще до того, как я привыкла испуганно просыпаться в полчетвертого и с тоской обнаруживать, что его нет. Это было еще до того, как я начала обзванивать его друзей, чтобы узнать, на чьем диване он спит. Да, это случилось еще до того.

Понятно, что одной кружкой дело не ограничивалось. Он пил, пока что-то не говорило ему: хватит. Это мог быть пустой бумажник. Или: сорри, закрываем. Думаю, значительно реже тормозом являлась мысль о том, что кто-то лежит дома в постели и ждет его. Что этот кто-то каждые пять минут смотрит на часы. Что этот кто-то напряженно вслушивается, не скрипнула ли дверь.

Он пил, и чем дальше – тем больше. Вот так безжалостно расставлены приоритеты в жизни алкоголика. На первом месте всегда стоит тот, кто пьет, тот, кого нет дома. А потом – пустота. И только где-то в конце смутно видна «та, другая». Женщина, которую бросили. Она всегда в невыгодном положении. Сидит и ждет у телефона. У аппарата, который никогда не зазвонит. Или стоит у окна. Стоит и наблюдает, как подъезжают такси. Ждет, когда из машины выйдет знакомая фигура и появится дома. Можно также сидеть за кухонным столом. Или на диване. Можно пить чай и волноваться, не случилось ли с ним чего. Нет, она ему не мама. Но ведет себя, как мама. Она в невыгодном положении ожидающего. В плену пустой квартиры. В плену неуверенности. В плену молчащего телефона. Она ждет, она не может куда-нибудь уйти. Ей отводится пассивная и в то же время унизительная роль. Нельзя покинуть свой пост, ведь он может в любую минуту вернуться. И женщина продолжает ждать. А ночь исчезает минута за минутой.

Но мы любили друг друга, а Рихард любил Эдварда, и тот отвечал ему взаимностью, и даже Шарлотта наконец признала, что Рихард необыкновенный парень. В конце концов она помогла мне поместить объявление по обмену квартиры, а о ночах бесконечного ожидания не сказала нашим ни слова. Я, собственно, и ей не всегда и не все рассказывала, но надо быть справедливой: иногда Рихард приходил вовремя и трезвым. Более-менее. Нет смысла преувеличивать. Не хочется сгущать краски. Наша жизнь была, надо признать, сносной. Во всех отношениях.

Мы нашли квартиру просторнее и переехали в отдаленный квартал, чтобы начать с чистого листа. Мы с Рихардом стали жить по-семейному. Мне уже недостаточно было встречаться с ним только по ночам, в постели. Пришло время, и он стал мне нужен и днем. С ним я чувствовала себя лучше. А пьянство? Да ерунда это, ничего страшного. Кто из нас не бывает иногда пьян? И я напивалась, бывало. Как я могу быть ему судьей? Мои оправдательные механизмы работали на полную катушку. И весьма эффективно. Вероятно, уже тогда я стала зависимой. Зависимой соучастницей, стремящейся к созданию прочной семьи. Все дохлые крысы – вон из моего дома! Я хотела иметь человека, которого знаю. Который любит меня. Я хотела Рихарда. Его – и никого другого.

– Ты всегда была невероятно твердолобой, – комментировала Шарлотта.

Быт всегда требует каких-нибудь конкретных дел. Рихард обладал талантом обустройства дома. Покрасил комнату Эдварда. Разработал проект и изготовил книжные шкафы, которые заняли стены нашей гостиной. Сверлил и свинчивал, а когда что-нибудь ломалось, умел починить. Он стал бывать дома чаще, ведь это был наш общий дом, а не мое временное послеразводное убежище. Новая квартира принадлежала нам обоим. Мы стали настоящей парой. Ему было двадцать один, мне двадцать восемь. Между нами лежало семь лет. Когда я пошла в первый класс, он только родился. Когда он учился ходить, я бегала по школьным коридорам. У меня впервые появились месячные, когда он вышел из детсада. Я получила первый сексуальный опыт, а он как раз прочитал свою первую детскую книжку. Ну и что из этого? Разница в возрасте. Такая мелочь. Фундаментом наших отношений была страсть. Не повседневность. Кроме того, речь шла о теперешней жизни. А не о том, что каждый из нас делал в семидесятые годы.

– Но если тебе больше подходит мужик, который будет тебя финансово обеспечивать – только скажи, – иногда шутил он, вороша мои волосы. – Милая, признайся, тебя ведь не устраивает, что мне только двадцать один. Тебе бы больше понравилось, будь мне, скажем, сорок.

– Да, так было бы лучше, – отвечала я. – И чтобы ты не пил так много виски.

– Но… Когда мы чуть состаримся, будем больше подходить друг другу, – сказал Рихард. – Я хочу жениться на тебе. Ты согласна?

Что я могла ответить? Сказать «нет»? Я этого не сделала. И мы поженились.

В тот год, когда Рихард стал пить больше, я научилась внимательно прислушиваться. У меня развилась невероятная способность издалека различать его шаги, еще на улице. Я даже могла оценить, насколько сильно он пьян. Все зависело от того, каким образом его каблуки касались тротуара. На тысячную долю секунды быстрее, на пару децибелов громче – значит, пьян вдребезги. Я лежала без признаков сонливости и слышала все, шаг за шагом. Открывается дверь в подъезд. Лифт едет вниз. Дверь лифта закрывается с агрессивным лязгом. Я почти видела, как Рихард расправляет плечи перед зеркалом в лифте. Как приглаживает рукой волосы. Как мнет глаза. Потом – ключ в дверях. Случалось, что с первого захода он не попадал в замочную скважину, и, казалось, проходила целая вечность, прежде чем ему удавалось вставить ключ в замок и открыть дверь. Тогда я лежала в темноте, напрягшись, и гадала, насколько он пьян. Правда, ответ был всегда наготове: очень. И тогда оставалась только мольба: ну, пожалуйста, хоть в этот раз немного меньше. Хоть чуточку.

Сначала я пыталась с ним говорить сразу по его возвращении домой. Меня душило раздражение, злоба. Изо рта вылетали обвинения. Было нечто привлекательное в возможности облечь свои эмоции в острые фразы.