Книга Забавы Амура - Наталия Вронская

— Да разве не слышали вы никогда, что при нынешнем правлении смелый да честный человек подвергается большой опасности… Бирон не любит таких.

— Слухи до нас доходят смутные и больше неверные. О жизни в столицах знаем понаслышке и все более об увеселениях да забавах, нежели о деле. Правда, и у нас говорят, что ныне жизнь тяжелая.

— Верно говорят, — подтвердил Боратынский. — Вы вот в службу вступать хотите, верно?

— Да, так.

— Есть ли у вас протекция?

— Нету.

— В таком случае многого не ждите. Ежели в полк вступите, то простым солдатом. Ну а по другой стезе… Трудно сказать… Не имея рекомендательных писем, в столице дело вы себе не найдете.

— Сколь мрачную картину вы нарисовали, Иван Павлович! Я чувствую, что впадаю в совершеннейшее уныние.

— Этого следовало ожидать, — пробормотал Федор. — Сидели бы себе дома, да это… — тут он замялся, — женились бы, вот!

— Помилуй, жениться! — изумленно перебил его Боратынский. — Да разве недорослей теперь женят? Сначала надо послужить, а уж потом…

— Женят, — упрямо возразил Федор. — Теперь всяких женят.

— А что, — начал Боратынский, — какова была причина вашего отъезда из дому?

— Папенька осерчал, — коротко ответила Любава. — Да велел убираться.

— Вот уж сразу и велел… — пробубнил Федор.

— Ну так после бы велел. Все одно! — весело кинула девушка. — Будущее темно и непонятно. Чего ждать — неведомо. Но жизнь наша в руках наших, верно?

— Верно! — в тон ей бросил Боратынский.

Кавалькада пришпорила коней и в один миг скрылась за горизонтом.

— А что вам делать в Петербурге? — спросил Боратынский.

Молодые люди устроились на траве, стреноженные лошади паслись неподалеку, а насупленный Федор был отправлен в ближайшую деревню за провиантом.

— Не знаю, — лениво ответила Любава. — Право, всю голову сломал…

Боратынский перевернулся на бок и, прищурившись, взглянул на нее:

— Не хотите ехать за границу?

— Для какой надобности? — спросила она.

— Там свобода, — уверенно ответил Иван. — Я долго жил там и твердо знаю это. Корю себя за то, что не вовремя вернулся, но теперь уже ничего не попишешь. Все мои неприятности оттого, — с внезапной яростью воскликнул Иван, — что не внял я голосу разума и прилетел сюда…

— Что же вы там делали — за границей? — поинтересовалась Любава.

— Учился… Батюшка отправил ума разума набираться. Но, пробыв в университете, я решил вдруг, что надобно домой возвращаться. А зачем?.. — помолчав недолго, Боратынский продолжил. — Тут никто меня не ждал. Но назвался груздем — полезай в кузов. Вступил в военную службу, нажил себе неприятностей… Вышел в отставку, тут батюшка заболел. Призвал меня к себе, да вовремя! Но и тут я не утерпел… И вот — нате вам. Еще до столицы не добрался, а уж чуть не попал в переделку.

— А что за неприятности? — спросила она.

— Ну, долго объяснять…

На самом деле, объяснять было вовсе не долго, а просто опасно. Служа в полку, Боратынский, как и многие русские, недоволен был положением, существовавшим на ту пору.

У власти уже много лет был могущественный временщик Бирон. Немец, ненавидел он все русское. Императрица Анна Иоанновна, дочь русского царя и русской боярыни, полностью подчинялась ему. Порядки в стране царили страшные, уныние было чуть ли не всеобщим. Куда ни кинь взгляд — всюду немцы. А при дворе — веселье, но веселье жуткое. Карлицы и карлы, шуты, приживалки, бабки-кликуши — любимое развлечение императрицы. Будто попал во времена оные, древние, когда такие развлечения были в ходу. А уж шутовская свадьба в Ледяном доме… Иван помнил, как тайком они переговаривались с приятелями о несчастном Голицыне, возведенном в шутовское достоинство императрицей, о его бедной жене-итальянке, сгинувшей, будто и не было ее. Да и тайком переговариваться было опасно. Как бы кто не донес…

А наследники! Принц Антон-Ульрих, бледное ничтожество, о нем иначе и не говорили у них в полку. Принцесса Анна Леопольдовна, совершеннейшая немка по виду, хотя императрице родная племянница. И Бирон, всюду только он. Все они подчинялись ему.

Иван потряс головой, чтобы развеять это наваждение.

— А вот вы ничего о себе не рассказываете, Александр Николаевич, — вдруг сказал он. — Но верно делаете! Кому нынче доверишься?..

— Да мне рассказывать нечего, — желая казаться безразличной произнесла Любава.

— Ладно! Не бойтесь, расспрашивать я не стану, — заверил ее Боратынский.

А рассказать, пожалуй, было что. Вот бы удивился Иван Боратынский, когда бы узнал, с кем едет он в Петербург! Он и не догадывался, что под личиною недоросля Багрова кроется девица. Слишком уж ловко сидел недоросль верхом, слишком хорошо фехтовал. Они даже как-то для развлечения решили сойтись на шпагах, так силы были равны! И мысли, и подозрения не закрадывались в голову Боратынского. Только одна странность случилась с ними в дороге. На их пути как-то встретился мужской монастырь, и Иван предложил проситься туда заночевать. Попутчик его решительно отказался от такого плана и заявил, что предпочитает ночевать на свободе, вне всяческих стен. Конечно, объяснение сие было резонно, ведь, случись что, бежать сподручнее было, находясь на воле. В монастыре же легко могли задержать. Хотя опасность им как будто никакая не грозила, монахи же, пожалуй, не участвуют в интригах, а переночевать в монастыре было бы не в пример удобнее… Однако возражение Александра было принято, и молодые люди расположились ночевать в каком-то сарае, в который забрались, не сообщая об этом хозяевам.

Любава же проникалась все большей симпатией к своему попутчику. Славный он был человек! Однако иногда ее смешило, что он совершенно не догадывался о том, что она — девица. Его отношение к ней, как к равному себе, забавляло ее. Но все же она радовалась, что он столь недогадлив. Что бы было, узнай он правду? Впрочем, она в любом случае его бы не опасалась. Девицу он, пожалуй, взял бы под свое полное покровительство. Ей бы было даже значительно проще, ведь она могла бы переложить на него все заботы пути, которые теперь они делили пополам. С каждым днем она все больше увлекалась молодым человеком, признавая его рыцарские достоинства и приятный характер. Размышляя о своем несостоявшемся замужестве, думала, что вот ежели бы батюшка выбрал ей такого жениха, то никуда бы она и не сбежала из родного дома.

«Уж не влюбилась ли я? — думала Любава. — Что за напасть! Только этого мне не хватало…»

Однако ни на что не променяла бы она теперь такой приятной компании. И даже от нравоучений Федора, который уже заприметил ее влюбленность, она отмахивалась, как от назойливой мухи.

Но вот настал день, когда перед их глазами выросла столица, и они вступили в нее, каждый с трепетом в душе. Один — с тайными мыслями о былых друзьях и разговорах, другая — с невольным трепетом, боясь собственной неразумной смелости.