Книга Женское начало - Галина Врублевская

Карабас зажал ладонью рот девочки – за стенкой соседи могли услышать ее крики – и сдавленным голосом прошипел:

– Заткнись, дура! Я не сделаю тебе больно.

В этот момент в окошко, со стороны улицы постучали. Насильник отпрянул от жертвы и мгновенно принял вертикальное положение: звериное чутье его опережало мысли.

Виновницей переполоха стала сама хозяйка. Поскольку тетя Яны работала техником ЖЭКа, нередко пробегала мимо своего дома в рабочие часы. Вот и сейчас она спешила по делам – в одной из квартир надо было составить акт о протечке – когда ее внимание привлекли крики, доносящиеся из окна собственной комнаты! Она остановилась, склонилась к форточке, но разглядеть сквозь плотный тюль происходящее в комнате было невозможно. Чтобы приструнить свою непутевую родню, она постучала по стеклу.

– Вы, чего там бузите, черти? Сейчас приду, задам вам перца!

Пока жена, огибая подворотню и проходя двором, добиралась до их полуподвала, Карабас успел привести свою одежду в порядок, а Яну поставить на колени, лицом в угол. Когда хозяйка вошла в комнату, он заставил наказанную развернуться:

– Посмотри, ё-моё, как размалевалась наша прынцесса. И бусы твои раскурочила. Я ей тут уже всыпал, чтобы неповадно было лазать по чужим ящикам.

Яна с зареванным и испачканным красками лицом хмуро уставилась в пол. Тетка с яростью накинулась на племянницу и оттаскала ее за волосы, с особенным изуверством дергая за выстриженную челку.

С этого дня Яна на долгие годы возненавидела косметику.

Все это она тогда рассказала Марте, первому человеку, с которым решилась поделиться своим горем.

– Что же ты тете все не объяснила? Ты же понимаешь, что твой Карабас хотел! – воскликнула Марта.

– Нет, он ничего не хотел. Просто попугал меня, я знаю. Я же сама виновата, что тетину помаду и румяна взяла.

– Ну, если он снова будет к тебе приставать, ты мне скажи. Я ему вправлю мозги, – пригрозила Марта.

– Хорошо. А хочешь посмотреть, что у меня есть? – Яне было больно продолжать разговор о Карабасе.

Она увела Марту в темный угол при входе, где стоял секретер. На его полке вперемешку с учебниками лежало несколько головоломок: какие-то сплетенные между собой кольца, витиеватые, вытянутые змейкой пирамидки. Яна вытащила из школьной сумки кубик Рубика и поставила туда же. Других игрушек там не было. Еще Марта заметила потрепанное пособие по разгадыванию ребусов и шарад. Она сразу заинтересовалась книжкой, подумав, что из нее можно было бы взять задания для викторин. Пролистывая страницы книжки, Марта увидела, что они тоже обезображены чернильными записями и обводами.

– Все же не могу понять, почему ты рисуешь в книжках? – теперь Марта смотрела на Яну не столько с осуждением, сколько с любопытством.

– Но это же моя книга! Полностью моя! Что хочу, то и делаю с ней! – Яна определенно не чувствовала в своих действиях вины.

И вдруг Марта, хоть и была еще подростком, уловила в протесте Яны что-то такое, что невозможно было осознать в ее возрасте. Она вдруг поняла, что Яна, не имеющая ни детского уголка, ни нормальных игрушек, все-таки стремится иметь собственный мир. Такой мир, в котором можно жить, что-то переделывать, выстраивать свое.

– А у тебя есть тайные сокровища? – по-девчоночьи спросила Марта. – Коробка с открытками или какие-нибудь стеклышки, камушки?

– Нет, больше ничего нет. Тетя говорит, что у нас и так тесно. У меня была коллекция календариков, но она их на помойку выбросила.

– А от мамы что-нибудь на память осталось?

– Только кубик Рубика. Жаль, что цветные квадратики от него отклеиваются. Но я их и так помню. А больше ничего. Мы ведь с ней в деревне жили, там все и осталось. Маму туда после университета послали, она учительницей была, математике учила. Тетя ее не любит, дурехой называет. Говорит, что мамочка только и знала, что книжки почитывать, а практической жизни не понимала.

Тетя, даже в описании Яны, не любящей свою опекуншу, казалась женщиной деятельной и разумной. Она рано начала работать, по вечерам училась в коммунальном техникуме и в итоге устроилась в жилконтору – за что ей и выделили эту комнату в полуподвале. Она была старше сестры на десять лет и тянула младшую, когда та училась в университете. Обе имели питерские корни, но семья потеряла жилплощадь в блокаду, выехав в эвакуацию.

– А про отца тетя что-нибудь рассказывала? Ты его видела когда-нибудь? – поинтересовалась Марта.

– Он приезжал к нам в деревню. Только я еще маленькая была, ничего не запомнила, кроме того, как на плечах у него сидела. Страшно так, высоко. Тетя говорит, что он спортсмен безмозглый, ребенка сделал и дал деру, – затем Яна понизила голос и шепотом, будто ее могли услышать посторонние, добавила. – У меня грамота его спортивная есть, хочешь, покажу?

Яна пошарила рукой на своей полочке, позади учебников, и достала шероховатую желтую картонку. У верхнего края грамоты полыхали красным знамена, обрамляя профиль Ленина, а в центре грамоты после слова «награждается» значились фамилия и имя спортсмена: Станислав Ковалевский. Награждался спортсмен Ковалевский за третье место в классическом пятиборье в соревнованиях, посвященных годовщине Октябрьской революции.

– Третье место – ведь тоже хорошо! – с гордостью сказала Яна. – Пятиборье такое трудное. Там и бегать, и плавать, и стрелять надо уметь. Я забыла, мне мама рассказывала, что там четвертое и пятое?

– Конный спорт и фехтование, – подсказала Марта.

– Это все, что я про папу знаю, – закончила рассказ Яна.

Впоследствии Марте довелось наведаться к Яне еще не раз и даже познакомиться с тетей и ее мужем. Кое-что в их отношениях Марта разгадала сама, а их семейные тайны приоткрыли соседи.

Тамара Семеновна облик имела начальственный: плотное сложение, хороший рост, громкий голос. Она была уже в годах, но отчаянно молодилась, красила волосы хной в ярко рыжий цвет. Со своим новым мужем, прозванным племянницей Карабасом, она познакомилась по переписке, когда тот отбывал срок в колонии. Порекомендовала жениха – своего брата – одна из дворничих. Расписала, что он трезвенник, поскольку страдает, мол, язвой и сел, якобы, по оговору. Потом, когда этот трезвенник вышел на волю и женился на Тамаре Семеновне, вселившись на ее площадь, всю его эпистолярную нежность разом смыло. Да и трезвенником он оказался относительным: случались у него пьяные загулы. В такие дни Карабас становился особенно агрессивным. Присутствие девочки злило его и возбуждало одновременно. Однако он вынужденно проявлял осмотрительность, чтобы повторно не загреметь в тюрьму, да еще по скверной статье. К тому же, в коммунальной квартире было невозможно скрыться от ушей соседей и от их любопытства. Но оплеухи и затрещины Карабас криминалом не считал и почти ежедневно награждал ими ребенка. Угроза насилия постоянно витала над Яной.

И хотя Карабас не имел бороды, как злой сказочный персонаж, выглядел он устрашающе. У него были шишковатая, наголо стриженная голова, низкий лоб, слегка раскосые, хитроватые глаза и сплющенная переносица. После освобождения он работал подсобным рабочим на стройке.