Книга Прокурор Никола - Вячеслав Белоусов

– Прокурору района не до этого! Он и так закрутился совсем с приездом.

– Ничего. Он здесь и за сторожа, и за повара. Он вам что захотите, то и сварганит. А я не буду. Не получится у меня.

– Что так?

– Еще свалится с моего стульчака прокурор страны, на всю Россию опозоримся. Не плотник я. Шофер.

Нафедин сам три войны прошел-проехал. Считал себя не без гордости, что ценил его за это и уважал прокурор области, даже хвастался за глаза перед другим начальством. Поэтому имел право на самостоятельное мнение и независимость, что постоянно и отстаивал при случае.

– Мое дело – баранку крутить, а не стульчаки подавать, – Михал Палыч закрутил папироску в руках, смял, раздавив, вытащил из пачки другую.

Пальцы его не на шутку тряслись. Давно не бывало такого. Как сел за баранку полуторки в финскую снаряды возить, так и германскую всю проехал, только после японской и то по причине уважительной – машину взрывом разнесло – отдыхать пришлось в лазарете под Хабаровском. А как выписали, еще пять лет трубил на китайской границе пограничником. Зеленую фуражку до сих пор на гвоздике хранит. Домой возвратился, враз «особисты» к себе потянули, с той поры только прокуроров области и катал. По рекомендации самого областного военного комиссара! Ценило начальство Михал Палыча не только за прошлые фронтовые заслуги. Строг и нем был, как могила, а машину знал так, что разбирал до болтика движок и вновь собирал; работал агрегат после такой профилактики, как часы.

Держался водитель прокурора области на уровне, круче офицера какого, хотя и закончил службу сержантом. Молодых, не нюхавших пороху, даже прокурорских, глазом не замечал и к себе не подпускал. Слушался только Игорушкина, да и то порой мог позволить себе не согласиться, когда чуял свою правоту. Нрав у него был жесткий, тремя войнами и границей скрепленный. И Игорушкин ценил за это шофера, а как человек, на фронтах боевых не бывавший, сам иногда от нрава подчиненного терялся, хотя вида старался не подавать.

Вот и теперь он застыл от последней фразы Нафедина, в бессилии развел руки и молча воззрился на своего заместителя, вопрошая от Тешиева совета.

– Я книжечку-то этой поэтессы раскопал, – зачем-то тыкал ему в руки синенькую книжку стишков зам. – Возьму автограф дочке. Очень просила.

– Да о чем ты?! – отвернулся Игорушкин, не понимая.

– На картинках как? – наседал тем временем на прокурора Нафедин. – Там великие художники, не нам чета, рисуют рыболовов во весь рост!

– Чего? – не понял Игорушкин, не приходя в себя от возмущения.

– У меня в гараже висит. Ко дню рождения вы же подарили? Забыли?

– О чем ты?

– Репин. Художник. В шляпе там мужик на берегу с удочкой.

– Перов, – подал голос Тешиев.

– Ну, пусть Перов, – согласился шофер. – Только задницу-то он не опустил. А видать, давно так стоит, с поплавка глаз не сводит. И никаких тебе стульчаков!

– Надоели вы мне все! – махнул рукой Игорушкин. – Хватит. Заморочили голову. Одному баб подавай, другой с художниками! Репина приплел! Ты, Палыч, доведешь меня до инфаркта!

Он задохнулся от возмущения, забылся от чувств и никак не мог вспомнить, кого собирался призвать на помощь.

– В общем, не испорти обедню, Палыч. И чтоб рыба была. А стульчак?.. Хрен с ним, со стулом этим! Рыба чтобы! Понял?

– А кудь она денется? – вдохновенно засверкал глазами Нафедин, окрыленный победой. – Вон, по дну гуляет. Мешок не обещаю, а ведро Васильич накидает!

На том и сошлись.

Суета эта, треволнения и приготовления к встрече большого гостя завершились все же благополучно накануне его приезда. Все участники ранним утренним часом в великом напряжении не сводили глаз с поплавков, забыв про все на свете. Но поплавки спокойны, не шелохнулся ни один. Игорушкина и Тешиева, несмотря на утреннюю прохладу, начала пробивать легкая испарина, но Михал Палыча не смутить рыбьим коварством. А чего дергаться? Надо ждать восхода солнца. Оно еще никак не пробьется из-за горизонта. Не наступила нужная минута. Вот зорька царапнет, словно играющий котенок, лапкой верхушки деревьев и камыша, тогда держись, рыболов!..

Второй эпицентр компании, любимая дочка Игорушкина, красивая кудрявая девушка Майя с пронзительными темными глазами, обычно подвижная и энергичная, смиренно покачивалась в гамаке среди деревьев с книжкой в руках. Рядом присела отдохнуть, побеседовать с внучкой ее подружка, поверенная снов, сердечных секретов и надежд бабушка Марья. Да тут же и уснула в плетеном креслице. Ее тоже вывезли на природу по такому случаю, хотя Марья Гавриловна отчаянно сопротивлялась – дома на балконе с пушистым котом и вязальными спицами спокойнее.

Майя, недавняя студентка института, изучала иностранные языки в аспирантуре, ей на это мужское баловство с удочками смотреть тошно. Она уже и за границей успела побывать, на практике в Африке, и с Аравийским полуостровом не по картам знакома, Йемен и Марокко чуть не наизусть знает, переплюнула самого отца, которого дальше столицы да Сочи силком не затащить. Сейчас она смолкла за книгой, затаив на родителей горькую обиду. Как же! Размечталась! Пригласила с собой старшекурсников и любимых подружек с кафедры на уикенд, прокурором страны похвастать. Когда еще такая знаменитость их посетит?! А родственнички ненаглядные запретили! Видите ли, молодежь любознательная не даст гостю отдыхать! Майя царской походкой удалилась с гамаком в гущу деревьев и затихла, надув пухленькие губки. Благо книжку с собой захватила, чтиво не особливо серьезное в ее положении, но майнридовские герои увлекли, и она забылась.

Вся в делах Анна Константиновна. С соседкой по квартире, женой Тешиева черноокой Машей, они заканчивают сервировать к завтраку стол, уставляя его холодными домашними закусками. Михал Палыч наладил им огромный, прямо-таки купеческий самовар, сверкающий медью, и они по очереди подбегают к нему, подкидывают наструганную щепу. Обе любительницы чаепития, они соскучились по настоящему самоварному с дымком чаю, приготовили и сливки, и молоко, однако злодей не пыхтит, не булькает.

Как прекрасно это утро! Это безмятежное времяпровождение! Что на свете может быть милее?!

Незнакомец и братья

Хотя и на излете, солнце, видно, совсем доконало этого тощего бледнолицего, и он без сил тяжело плюхнулся на остроносую, искусно выстроенную кучу берегового прокаленного песка, распугав возившихся подле нее ребятишек. Упал, совершенно не держась на ногах, не владея своим телом, изможденный, как, наверное, тот Робинзон, почуявший задницей наконец-то долгожданное спасение после мучительного скитания по морю. Однако место, что ему приглянулось, явно выглядело неудачным и не сулило избавления от бед. Скорее, наоборот.

Чумазые, с выпученными злыми глазами пацаны, подняв крик, порхнули поначалу кто куда врассыпную. Но потом, опомнившись от испуга, разглядели на тонкой шее маленькую змеиную в огромных черных очках головку, ребра, выпирающие из чахлого синюшного тела, худющие руки и ноги и начали угрожающе окружать нахального незнакомца, гуртуясь возле патлатого рыжего верзилы.