Книга Пора домой (сборник) - Яна Жемойтелите

– Я так считаю, – говорил Егор, – что хорошая вещь должна немного полежать, тогда в ней сама собой накапливается особая энергия, может быть, даже из окружающей жизни. И вот тогда только ее издают в переплете, на хорошей бумаге…

– Ты хочешь сказать, что книги проверяются временем? Но ведь это общеизвестно!

– Общеизвестно, правильно. Я только пытаюсь тебе объяснить, почему именно так происходит.

А Машенька думала, что как бы Егор ни относился к брошюре «Революция и молодежь», у них все происходит в точности по двенадцати половым заповедям революционного пролетариата, то есть их половая связь является именно завершением глубокой всесторонней симпатии и привязанности к объекту половой любви, как писали в этой брошюре. Меж тем у нее переменилось ощущение собственного тела и сама походка. Она больше никуда не спешила, ступала уверенней, тверже, ощущая стопами внутренние токи земли и от этого делаясь будто сильней. Она нечаянно переняла у Егора манеру глядеть слегка свысока, запрокинув голову. Он подсказал ей, что сумку с книгами можно носить на спине, надев лямки на оба плеча. Так было гораздо удобнее, и образ мученицы, который она только недавно примеряла на себя, теперь казался нелепым. Зачем вообще мучиться, если она просто выполняет свою работу, а это далеко не подвиг. Егор вышагивал широко, выкидывая ноги вперед и вечно что-то насвистывая. Казалось, этот человек и по жизни шагал легко, минуя невзгоды, не обращая внимания на такие мелочи, как задержка жалованья, которая прочими переживалась довольно остро, словом, этот человек просто «умел жить», а что в этой фразе было особенного? Нет, что плохого? Егор просто доказывал всем, что можно жить легко и радостно даже на те невеликие деньги, которые получали рабочие за свой труд, и что человеку в общем-то надо не бог весть сколько. У Егора случались свежие пряники, диковинные в рабочем общежитии, он водил Машеньку в кино по рабочему абонементу – выходило гораздо дешевле, хотя вообще был не из прижимистых. Дважды смотрели «Сорок первый», в котором лучший стрелок красного отряда Марютка стреляла в спину своему любимому, пленному поручику-аристократу, когда тот хотел сбежать к своим. У Машеньки в голове почему-то застряла фраза из этого фильма про конфеты, измазанные кровью, и после этого некоторое время пряники не лезли ей в горло. Машенька соображала про себя, а смогла бы она убить Егора, если бы он в случае войны сбежал к финнам… Про угрозу войны с Финляндией она было как-то совершенно запамятовала, захваченная своей любовью, и все же мысль не отпускала:

– А ты бы смог меня убить? – она наконец спросила напрямую, когда однажды они вышли из общежития в белый морок полдня, чуть прихваченного заморозком. Острый воздух наполнил легкие, отчеркнув неожиданное открытие собственного наличия в мире.

– Что? – переспросил Егор, и его дыхание тут же обозначилось паром.

– Ну, допустим, начнется война с Финляндией и я решу перейти на сторону белофиннов…

– Хорош заливать-то. Перейдет она, пламенная революционерка… – подняв воротник пальто и натянув кепку на уши, Егор бесстрастно шагал вперед.

– Ладно, ты прав, не перейду. Ну а если я совершу против тебя что-то очень плохое.

– Что? – отрывисто спросил Егор, теперь явно нервничая.

– Ну, такое, что человеку никак простить нельзя, даже самому близкому.

Захлебнувшись морозным воздухом, Егор остановился и, неожиданно схватив ее за плечи, развернул к себе:

– Скажи, что ты такое сделала? Маша, что натворила?

Черты его лица исказились, во взгляде прорезалась странная жесткость, и Машенька сперва даже испугалась, но потом решила подыграть:

– А если я признаюсь, что будет? Ты меня убьешь, ведь правда? Как классового врага?

– Да какого там классового… Маша! Я не хочу тебя убивать!

– Не хочешь и все-таки убьешь? – Она уже не могла остановиться. – Как Марютка своего синеглазого?..

Егор, все еще стискивавший ее плечи, тотчас обмяк, губы его дрогнули будто в плаче, но через мгновение расхохотался – громко, отрывисто, почти истерично, четко выговаривая «ха-ха-ха», и Машеньке невольно вспомнились агатовые галки с красным зевом на пустыре, в тот самый день, когда она несла книги в столярку, еще не зная, что сегодня встретит Егора.

– Ты, Машка, у меня полная дура, ха-ха-ха, если всерьез… да ну тебя! Это же просто кино. Они на слезу давят, ха-ха-ха…

Машенька отшатнулась, смутилась и даже закрыла глаза, чтобы не смотреть на Егора, который внезапно подурнел, то есть даже не подурнел, а как бы перелицевался. Ведь и нарядное платье неприглядно с изнаночной стороны. И потом, когда, оборвав смех, он заговорил обычным своим глуховатым голосом, Машенька не могла отделаться от ощущения, что соприкоснулась с чем-то очень страшным, всплывшим на поверхность из самой бездны бытия. Хотя какая там могла быть бездна, если бытие протекало среди деревянных домишек с чадящими печками, заводских цехов, лозунгов, писанных на кричаще-красных полотнищах, сбегалось к стакану чая возле пузатого самовара или паре картофелин, которые Машенька брала в библиотеку, чтобы перекусить ближе к вечеру, бытие пахло книжной пылью, крепким табаком Марка Борисовича, сеном, которым тетя Галя кормила козу, щами и пирогами с брусникой по воскресеньям… Машенька невольно вспомнила свою тетю Галю, которая даже не подозревала, что у Машеньки успела состояться какая-то своя жизнь, отличная от обыденной. И Машеньке подумалось, что, сойдясь с Егором, она предала ее, потому что тетя Галя хотела, чтобы Машенька вышла замуж за доктора, потому что ему пациенты свежие яйца наготово приносят, курей разводить не надо, да ну этих курей, от них одно дерьмо во дворе… Но еще Машенька думала, что на самом деле тетя Галя хотела этого доктора для себя самой, а не для Машеньки. То есть в юности тетя Галя мечтала выйти замуж за доктора, не получилось, так пусть хоть Машенька за доктора выйдет. Но ведь Машенька самостоятельный человек, это, во-первых. А во-вторых, весьма скоро она откроется тете Гале. Скоро, да, но еще не теперь. С этим Машенька медлила почему-то. Но явно не потому, что Егор не был доктором.

– Зачем тебе головоногие моллюски? – неожиданно для себя спросила Маша.

– Какие еще моллюски?

– Ты про них книгу в научном отделе брал.

– Ну брал, так сразу вернул.

– И все-таки зачем?

– Да что ты пристала сегодня со своими вопросами! – Егор снова отрезал грубо и неприятно.

14.12.1927

В среду в библиотеку неожиданно пришел плотник Винокур, хотя в этом для него не было необходимости: Машенька только в обед была в столярке.

Сперва она услышала зычный голос заведующего библиотекой Владимира Александровича, который возвещал на весь вестибюль: ба-ба-ба, вы только посмотрите, кто пришел, да это наш самый знаменитый читатель… Владимир Александрович всегда говорил громко, по семинаристской привычке вещать на всю аудиторию. Еще любил театрализовывать события, вот и теперь Машенька решила, что заведующий полагает, будто сейчас весь небольшой библиотечный коллектив проявит уважение к пролетарскому читателю, однако Машенька решила отсидеться в своем отделе. Вскоре голос заведующего потух, в коридоре обозначились шаги, и в кабинет, явно стесняясь, заглянул Винокур. Видимое его стеснение, естественное в чужой обстановке, придало Машеньке уверенности, поскольку она была здесь хозяйкой, да и за что бы вдруг ей должно быть стыдно перед Винокуром. За свое поведение, что ли? Нет, безусловно, класс в интересах революционной целесообразности имел право вмешиваться в половую жизнь своих сочленов, как писали в брошюре «Революция и молодежь», однако она давно уже достигла половой зрелости и отвечала за свои поступки. Сложив про себя подобную фразу, Машенька напряглась, но Винокур поприветствовал добродушно: «Здравствуй, девонька», и Машенька перевела дух.