Книга Тайная книга - Грегори Самак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Темнело. Элиас открыл дверь и поздоровался. Старец учтиво поклонился и медленно вошел. Они посмотрели друг на друга.
Зоф был по-прежнему в кожаных перчатках. Антиквар казался все таким же старым и одиноким, хотя его лицо выражало живой ум. Спутанной седой шевелюрой он напоминал одряхлевшего, всеми покинутого волка. Но, несмотря ни на что, в нем чувствовалось душевное благородство.
– Надеюсь, вы не забыли о нашей встрече?
– Ни в коем случае, – отозвался Элиас. – Не желаете ли выпить чего-нибудь, прежде чем мы начнем?
– Я никогда не пью спиртного. Вас не побеспокоит, если я закурю?
Оба старика были не слишком разговорчивы. Они сели за маленький прямоугольный столик в гостиной, на который Элиас поставил восхитительные мраморные шахматы. Казалось, Зоф нервничал, доставая из кармана пиджака старую, видавшую виды курительную трубку и кисет с табаком. Как он и ожидал, Элиас согласился играть белыми.
Тогда Зоф по памяти, без малейшего колебания, расставил фигуры в той самой позиции, в какой они оставались десятилетиями. По всей видимости, этот момент был для него торжественным и волнующим.
– Герр Зоф, могу я спросить, против кого вы начали эту партию?
После некоторого молчания тот задумчиво ответил:
– Это старое воспоминание… Партия началась очень, очень давно, а имя и лицо противника почти затерялись на границах моей памяти…
Он остановился, посмотрел на Элиаса, потом продолжил:
– Но, как бы то ни было, думаю, что сегодня настала пора положить конец этой истории.
– Во всяком случае, знайте, что для меня большая честь принять этот знак внимания. Надеюсь, что окажусь достойным, – ответил Элиас учтиво.
Через несколько минут, пытаясь сосредоточиться на игре, он заметил, что старый антиквар медленно снял перчатки.
На его правой руке недоставало указательного пальца.
Чтобы не смущать гостя, Элиас быстро перевел взгляд на доску.
На протяжении долгих часов оба молча играли партию, которую Зоф принимал так близко к сердцу. Тем не менее во время игры они пообещали друг другу встречаться за шахматами каждую пятницу.
Наконец, после ожесточенной борьбы, которая затянулась до поздней ночи, Зоф выиграл партию.
– Ну что ж! Мои поздравления, герр Зоф, вы храбро сражались, – сказал Элиас, когда уже забрезжил рассвет…
Направлявшийся домой старый антиквар производил странное впечатление – будто, уходя, он стал еще печальнее.
Утром начался первый рабочий день фрау Польстер. Она явилась к Элиасу вместе с маленьким помощником – мальчуганом лет десяти по имени Томас, которого соседи прозвали Ти-Томом. Ему было поручено регулярно ходить за покупками. С сильным австрийским акцентом жителей долины Инна Польстериха представила робкого мальчика старику, и тот приветливо с ним поздоровался.
После чего дала Томасу задание, а сама занялась собственными делами.
В середине дня Элиас на какое-то время остановился перед окном гостиной и заметил хрупкий силуэт ребенка, удалявшегося вприпрыжку. Старик добродушно улыбнулся, и его глаза сощурились, утонув в морщинках: Ти-Том напомнил ему мальчугана, которым он сам был когда-то. Или же того, которого они могли бы иметь с Анной, если бы жизнь не распорядилась иначе.
Потом он уселся в свое «ушастое» кресло и подумал, что если бы раньше узнал невероятную тайну этого дома, то ни за что не обременил бы себя домработницей и мальчишкой-посыльным, даже на один день в неделю.
Но дать задний ход, не возбудив подозрений в таком маленьком городке, было уже невозможно.
Уголком глаза через дверь гостиной Элиас наблюдал, как хлопочет Польстериха. Придется ждать по меньшей мере часа два-три, прежде чем она уйдет.
Вернулся, напевая, Ти-Том с пакетами в руках. Немного погодя ребенок осторожно постучал в дверь гостиной.
– Входи, малыш. Чего ты хочешь?
– Здрасьте, герр Эйн. Вот, я нашел это в вашем почтовом ящике.
Элиас, не имевший родственников, удивился почте. Но его внимание сразу же привлекло письмо с официальным штемпелем. На нем были адрес и печать венской нотариальной конторы.
Старик посмотрел на лицо ребенка. Несмотря на неряшливый вид, от него исходило что-то особенное: отсветы в его блестящих глазах на миг напомнили ему Тайную книгу. Этот священный огонь во взгляде мальчугана таил в себе некое послание.
Ти-Том вышел из комнаты. Слышались только звуки мытья посуды. Тогда Элиас распечатал конверт…
Вена
Господину Элиасу Эйну.
Господин Эйн,
С прискорбием извещаем Вас о кончине Вашей сестры, г-жи Елены Эйн, которая скончалась от сердечного приступа в своей венской квартире 12 августа сего года на шестьдесят третьем году жизни. Похороны состоятся 16 августа в Вене, на кладбище Оттакринг. Буду Вам бесконечно признателен, если Вы свяжетесь со мной, чтобы мы могли уладить некоторые практические вопросы, касающиеся погребения Вашей несчастной сестры, а также исполнить установленные законом формальности.
Искренне Ваш, нотариус Дорфмейстер
Потрясенный Элиас уронил письмо на пол: отныне он окончательно остался один на свете. У него больше не было ни семьи, ни прошлого, ни будущего. Он закрыл глаза руками.
Елена в земле.
Его любимая сестра сошла в могилу, бедняжка, и никто не проводил ее в последний путь. Какой же одинокой она должна была чувствовать себя… о, любовь моя, моя дорогая сестренка… – рыдал он, уткнувшись лицом в ладони.
Он, не плакавший со дня смерти Анны, своей жены, во второй раз ощутил вкус слез. Сестра его тоже оставила.
Похороны состоялись 16 августа. Однако сейчас уже середина сентября. Наверняка так получилось из-за того, что он сменил адрес.
Из стыдливости он снова бросил взгляд на дверь.
Увидел еще не ушедшего Ти-Тома, который остановился перед его коллекцией книг в маленькой гостиной. Потом заметил Польстериху, торопливо закрывавшую дверь кухни. Проскрипел ее грубый, с провинциальным выговором голос:
– На сегодня у меня все, герр Эйн. Я вам больше не нужна?
– Хорошо, фрау Польстер, можете идти. До завтра, – удалось вымолвить ему.
– До завтра, – ответила она, и старик услышал, как за ней наконец закрылась входная дверь.
Сухой щелчок замка снова вернул его к боли и полному одиночеству.
Он снова подумал о своих близких. И осознал, что с уходом Елены стал последним уцелевшим камнем старинного семейного здания – надолго ли еще? Все его прошлое теперь стало лишь полем руин, а за вечером судьбы неизбежно следовала глухая ночь.