Книга Финальный аккорд - Кевин Алан Милн

– Хорошо. Вы слышали, что сказала моя подруга секунду назад на немецком?

Я снова кивнул.

– Могли бы перевести?

Я неуклюже улыбнулся и откашлялся.

– Мой немецкий не самый лучший, но я уверен, что она сказала, что она устала. – Я быстро взглянул на девушку, сидевшую рядом с американкой. У нее был такой вид, словно ее только что предали. Глаза американки вспыхнули.

– Ты из США! Только представь себе. – Она повернулась к подруге и вопросительно подняла брови. – Устала? В самом деле? Нашей поездке всего один день, а ты уже выдохлась?

Девушка слабо улыбнулась.

– Джет лаг – синдром смены часовых поясов?

– Я знаю, для тебя все это скучно потому, что ты здесь выросла. Но я не хочу пропустить ни единой вещи.

– Но я знаю тебя. Ты захочешь остаться здесь навсегда, пока завод не запечатлеется в твоем мозгу. К тому времени наша одежда провоняет. Почему бы тебе просто не сфотографировать его отсюда?

Американка посмотрела на часы.

– Фотографии я уже видела. Пока я нахожусь в Вене, я хочу посмотреть оригинал. Слушай, может, тебе уехать и немного вздремнуть? Я пойду и сама его посмотрю, а потом через какое-то время догоню тебя, чтобы переодеться перед обедом.

Та, которая была с косами, задумчиво посмотрела на подругу.

– А ты сможешь найти обратную дорогу?

– Наверное, нет, но я что-нибудь придумаю.

Вот когда начались мои первые перебои с сердцем. Они пришли очень неожиданно и не стихали до тех пор, пока я снова не откашлялся и не заговорил.

– Гм… Я мог бы отвести вас в любое место, куда вам надо. Я имею в виду, если бы вы захотели. Я знаю здешние места. Я здесь учусь. – Я заставил себя улыбнуться, перед тем как добавил: – Кстати, меня зовут Итан. – Медленная улыбка расплылась по лицу девушки. Она еще раз повернулась к подруге.

– Магда, это мой новый лучший друг, Итан. Он будет сопровождать меня, чтобы я смогла посмотреть культовый объект Хундертвассера. – Она протянула руку, когда повернулась ко мне. – Рада познакомиться с тобой, Итан. Я Аннализ Берк. Все называют меня просто Анна.

– Ты не пойдешь одна с этим… незнакомцем, – сердито сказала Магда. – Ты даже не знаешь, что он за человек. Он может быть сумасшедшим. Психом. Просто то, что он американец, еще не значит, что он хороший парень.

– Тогда ты идешь со мной?

Магда тихо выругалась по-немецки и недовольно пробормотала:

– Да, я пойду.

Анна снова повернулась ко мне и широко улыбнулась.

– Если тебе интересно, то предложение все еще в силе. Готова держать пари, что я могу рассказать тебе об этом здании, по крайней мере, двадцать вещей, про которые ты никогда не знал.

– Которые будут дополнительными двадцатью фактами к тому, что мне известно на данный момент. Как я могу отказаться от такого предложения?

Все последующие годы после того рокового летнего дня в Австрии гораздо больше людей, чем я предполагал, спрашивали меня о том, как я познакомился со своей женой. Я быстро обнаружил, что ответ «подслушивая в вагоне трамвая вблизи высокохудожественного завода по сжиганию отходов» порождал только больше вопросов. Вместо этого я научился говорить просто «в Европе», и этого объяснения обычно хватало. Если нет, то я добавлял, что помог ей познакомиться с достопримечательностями Вены, когда сам там учился, и что остальное, как говорится, история. Между прочим, история имела большое отношение к Анне и ко мне. В частности, история искусств. Она совсем недавно получила диплом специалиста в области истории искусств и ее цель путешествия за границу была в том, чтобы узнать богатое художественное прошлое Европы из первых рук. Когда мы вышли из Strassenbahn в тот день, она призналась, что делала подробный доклад о Фриденсрайхе Хундертвассере, когда училась на младших курсах. Когда мы шли, с вяло следующей за нами Магдой, Анна выпалила длинный перечень тех вещей, которые мне было «абсолютно необходимо знать» об этом человеке, для того, чтобы в полной мере оценить изрыгающий из себя дым завод, который был прямо перед нами. Например, тот факт, что он был сыном еврея, который выдавал себя за католика во время Второй мировой войны. Или то, что он присоединился к гитлерюгенду, чтобы избежать отправки в концентрационный лагерь. Разные детали такого рода, по-видимому, повлияли на его архитектурные достижения. Анна провела два часа за изучением странного завода, обращая наше внимание на сложные нюансы в его уникальном дизайне и художественной форме. Я провел два часа, изучая формы Анны и хитросплетения ее телесного изящества. Она была красавицей с головы до пят. Распущенные волосы. Блестящие глаза. Гибкая шея. Нежные руки. Идеальные ноги. Когда она шла, она скользила. Когда она улыбалась, это было искренне. Когда она говорила, то делала это страстно и убежденно. А когда она время от времени ловила меня на том, что я смотрю на нее, а не на произведение Хундертвассера, она вела себя скромно и выглядела польщенной, вместо того, чтобы проявлять эгоистическую надменность, которую можно было ожидать от девушки с такой привлекательной внешностью. Не считая музыки, я мало разбирался в искусстве, но осмелюсь сказать, что она была одной из тех, кого на своих картинах изображал Да Винчи. Ее нельзя было сравнить с остальными известными мне девушками, чьи лица были похожи на эскиз. После того, как Анна решила, что она достаточно хорошо рассмотрела мусорную свалку, мы втроем вернулись на остановку, дождались прибытия следующего трамвая, а затем проехали несколько остановок до станции метро на линии, которая вела прямо в сердце города. Мы нашли привлекательное кафе со столиками под зонтиками на Марияхильферштрассе, не слишком далеко от Музея Леопольда. Там мы смогли насладиться напитками и поболтать, так как стояла теплая летняя погода. Анна помешивала соломинкой кубики льда в лимонаде.

– Итак, дай мне разобраться, – сказала она, сводя воедино несколько вещей, которые я упомянул ранее. – У тебя есть степень по теории музыки, но ты не хочешь преподавать музыку. Ты немного зарабатываешь игрой на гитаре, но не хочешь играть профессионально. А теперь ты заканчиваешь магистратуру в области музыки и ничего не планируешь в будущем?

В последний раз, когда я разговаривал с отцом, а это было более двух лет тому назад, за несколько месяцев до поездки в Австрию, он говорил мне примерно то же самое, но его комментарии звучали гораздо менее осуждающе, чем из уст Анны.

– Это не значит, что я ничего не извлеку из того, чему научился за это время, – сказал я. – Просто между образованием и моими карьерными устремлениями нет прямой взаимосвязи. Тому, чем я хочу заниматься, не обучают в классе.

– О, это интересно. Поделишься?

Я сделал большой глоток содовой «Альмдудлер». Моя семья – тети, двоюродные братья и все остальные – в течение многих лет пытались выяснить, чем я хочу заниматься в жизни. Я неохотно говорил им, потому что полагал, что они скажут, что у меня нет ни малейшего шанса. Даже дедушка Брайт не знал наверняка, какие у меня планы, хотя я думаю, он мог бы и догадаться.