Книга Рим. Роман о древнем городе - Стивен Сейлор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда зима сменилась весной, Лара родила сына. Роды были трудными, она чуть не умерла, но в самый тяжелый, мучительный миг ей, в первый и последний раз, явился Фасцин. Его безмолвный голос заверил роженицу, что и она, и дитя останутся в живых. Все это время Лара судорожно сжимала висевший на шее самородок золота, и холодный металл, казалось, вбирал в себя боль. В ее бреду золото и Фасцин слились воедино, и впоследствии она сказала отцу, что нумен крылатого фаллоса поселился в самородке.
Вскоре после рождения ребенка возле приморских соляных залежей была совершена незатейливая брачная церемония – сочетались Лара и По. Охотник знал правду, но признал ребенка своим: во-первых, потому, что так велел Ларт, а во-вторых, потому, что понимал – Ларт прав. По никогда не был так искушен в общении с духами, как его тесть, но даже он чувствовал, что совершенное им убийство требует искупления. Приняв сына убитого им человека как своего, По умиротворил лемура Таркетия. Возможно, это умиротворило и тех нуменов, которые стали свидетелями убийства и были оскорблены намеренно пролитой кровью.
С годами воспоминания Лары о Таркетии потускнели, но золотой амулет, который он подарил ей и в котором, как она теперь верила, обитал нумен Фасцина, так и не утратил своего блеска. Перед смертью она подарила амулет сыну. Ее история об обстоятельствах появления этой вещицы не была правдивой, хотя назвать ее ложью тоже было нельзя. К тому времени Лара куда больше верила причудливым образам, которые были порождены ее воображением, чем собственным смутным воспоминаниям.
– Это золото явилось из огня, – говорила она сыну, – из того самого огня, над которым твой дедушка увидел Фасцина в последнюю ночь, когда мы расположились лагерем на острове. Без Фасцина, мой сын, ты бы никогда не был зачат. Без Фасцина ни ты, ни я не пережили бы твоего рождения.
Фасцин покровительствовал зачатию, помогал при родах и имел еще одно полезное свойство – умел отводить дурной глаз. Лара знала это по опыту, потому что после рождения сына слышала, как другие женщины шептались у нее за спиной, и ловила на себе их странные взгляды. На самом деле они поглядывали на нее с любопытством и подозрением, но она истолковывала их взгляды как проявление зависти, а отец учил ее, что завистливые взгляды могут навлечь болезнь, несчастье и даже смерть. Однако с Фасцином, висевшим на шее, Лара чувствовала себя в безопасности, уверенная, что ослепительный блеск золота может защитить даже от самого опасного взгляда.
Когда амулет и история его появления были переданы следующим поколениям, потомкам Лары оставалось лишь гадать об истинной роли Фасцина в продолжении семейной линии. Появился ли крылатый фаллос из пламени, чтобы оплодотворить Лару, и если да, то не был ли это единственный в истории пример соития нумена с женщиной? Не потому ли другие женщины относились к Ларе с завистью и недоверием, что отцом ее чада считался нумен? И не сотворил ли сам Фасцин золотой амулет, зная, что он потребуется Ларе, чтобы оградить от зла не только себя, но и его сына?
Золотой амулет, истинное происхождение коего было давно забыто, передавался из поколения в поколение.
* * *
Прошло много лет. Предупреждение Ларта об обитающих на острове безжалостных лемурах забылось, и торговцы солью стали снова разбивать там лагерь. За минувшее время и сам остров, и прилегавшая к нему территория так и остались не более чем подходящим местом для привалов. Олени, зайцы и волки бродили по семи ближним холмам, а в болотистых низинах квакали лягушки да вились над водой стрекозы. Даже пролетавшие высоко в небе птицы не могли заметить никаких признаков человеческой деятельности.
Повсюду в мире люди строили большие города, вели войны, возводили храмы в честь богов, воспевали героев и мечтали об империях. В далеком Египте династии фараонов правили уже тысячелетиями. Великая пирамида Гизы высилась над пустыней более полутора тысяч лет. Троянская война отбушевала двести лет назад, так что похищение Елены и гнев Ахилла давно стали преданием. В Израиле царь Давид захватил и сделал столицей старый город Иерусалим, а его сын, Соломон, взялся за строительство первого храма бога Яхве. А дальше, на востоке, кочующие арийцы основали царства Мелию и Парс, из которых суждено было вырасти великой Персидской державе.
Но остров на реке и семь ближних холмов оставались незаселенными людьми и забытыми богами. Это был глухой уголок мира, где не происходило ничего заслуживавшего внимания.
Явление Полубога
Какусу казалось, что когда-то он был человеком.
Он родился высоко в горах. Как и все прочие в деревне, имел две руки и ходил на двух ногах и, следовательно, был не животным, как робкие овцы или свирепые волки, а человеческим существом.
Однако он всегда отличался от остальных. Они ходили ровной походкой, а Какус хромал, потому что одна его нога была не только короче другой, но еще и странно изогнута. Все прочие могли стоять, выпрямившись во весь рост и опустив руки вдоль тела. Спина Какуса была сгорблена, руки искривлены. Глаза, правда, отличались зоркостью, но со ртом было что-то не так: нормальные слова бедняга не выговаривал, и, что бы ни пытался сказать, получалось лишь невнятное бормотание, больше всего походившее на «какус». По этому звуку его и назвали. Лицо Какуса отличалось исключительным уродством: какой-то мальчишка сказал ему, что, наверное, его физиономию вылепил из глины горшечник, а потом бросил на землю и наступил на нее ногой.
Мало кто смотрел на него прямо. Знавшие его отводили глаза из жалости, видевшие впервые шарахались в испуге. Вообще-то, младенцев, рождавшихся с такими уродствами, убивали. Но мать Какуса упросила оставить ее чадо в живых, упирая на то, что мальчик появился на свет необычайно крупным, а значит, вырастет силачом, что важно для общины. Она оказалась права. Еще подростком Какус превзошел ростом и силой всех взрослых мужчин в деревне.
Когда это произошло, селяне, раньше жалевшие его, стали относиться к нему с опаской.
Потом пришел голод.
Зима была сухой и холодной, весна – тоже сухой, но жаркой. Лето оказалось еще суше и жарче. Речушки превратились в ручейки, в тонкие струйки, а потом и вовсе иссякли. Посевы пожухли и погибли. Овец кормить было нечем. Когда казалось, что хуже уже некуда, однажды ночью гора затряслась настолько сильно, что обвалилось несколько хижин. Вскоре после этого с запада пришли черные тучи. Они вроде бы сулили дождь, но вместо него обрушили вниз яростные молнии. Одна из них подожгла сухую траву, пожар охватил весь склон, и хижина, в которой хранился последний запас зерна, сгорела.
Жители деревни обратились к старейшинам: бывало ли так плохо раньше и что можно сделать?
Один из старейшин вспомнил похожее время из своего детства, когда число селян слишком выросло и несколько неурожайных лет привели к голоду. Положение было отчаянным, но именно на такой крайний случай существовал обряд священной весны. С великими нуменами Небес и Земли заключалось соглашение: если община переживет зиму, то с приходом весны группу детишек изгонят за пределы деревни, предоставив собственной участи. Спору нет, средство было суровое, даже жестокое, но ведь и времена были суровые. Старейшины призвали народ прибегнуть к обряду священной весны, и отчаявшиеся поселяне согласились.
