Книга Ветер влюбленных - Елена Габова

– Ты ни про кого не думаешь.

– Заткнись, Ань, и так тошно. Словом, теперь я для Лёвы – прошлый мир. Мы все для него – прошлый мир.

– И пошлый, – добавила Аня.

– Почему пошлый? Ах да, может быть, и пошлый, ты права.

Прошлый мир – пошлый мир. Наверное, мы и в самом деле казались Лёвке пошлыми. Я со своим тупым, как он выражался, Захаром. Тимка Певченко со своими глупыми шуточками. Вся школа с надписями на стенах: «Филин – дебил», «Встретимся в Wi-Fi», «Кто украл мою мобилу, тот мертвец!» и тому подобными перлами.

А уж что прошлый – точнее некуда.

У Капитонова была страничка «ВКонтакте», как у всех нас. Аватарка была такая: скрипка и роза на ней. Наверное, фотку с фоно не нашел. Но Лёва очень редко «ВКонтакт» заходил. У него висели всего две фотографии на странице – прежний класс в Воркуте и еще какой-то бескрайний пейзаж, наверное, его любимая тундра. На переднем плане – цветок иван-чая. И все.

Так как он свои новости не заполнял, я стену и не проверяла. А на днях как-то залезла и увидела, что пользователь Лев Капитонов удалил страницу.

Я расстроилась. А, да гори все синим пламенем! Тоже удалила свою. Со всеми записями, фотками, разговорами в личке с Аней. У меня там тоже «прошлая жизнь» – фотки Захара с телефона. А еще снимки нашей дачи, которую я люблю летом, потому что там дико красиво среди маминых цветов. Ну, еще аудиозаписи Цоя, англоязычных баллад. Дебюсси (Лёвино влияние!). Парочка хороших фильмов.

Ничего не жалко, раз в Сети нет Лёвки!

К училищу я больше не ходила. Захар виноват! А вдруг я оглянусь, а он опять за спиной! К тому же трудно было угадать, когда Лёва выйдет. У школяров и музыкантов расписание никак не совпадало. Как-то я заскочила в их дурацкий колледж и глянула расписание первого курса. Ха! То в восемь занятия начинались, то в два, то в четыре. Раздолбай полный. Колледж был наполнен звуками – фоно, флейта, виолончель, труба, миллион скрипок… Какой-то музыкальный улей… как они тут все с ума не сойдут?

Лёве фортепьяно купили. Иногда я слышала, как он дома бренчит. Тогда я останавливалась на лестничной площадке, подпирала стенку плечами и замирала. Но слышимость была плохая, хуже, чем в школе, в миллион раз. Я заходила домой, кусая от отчаяния губы.

И вот однажды захожу в лифт, а следом знакомый голос:

– Пожалуйста, подождите минутку!

У меня обмерло сердце: Лёвин же голос! А следом и весь Лёва нарисовался.

– Ой, это ты, Ветка! Привет!

– Здравствуй!

Мои губы сами собой растягиваются в улыбке. Он не сердится: «Ветка!» И у него улыбка во всю физию! Мы оба улыбаемся и смотрим друг на друга голодными глазами. То есть нам обоим радостно видеть друг друга. Еле сдерживаюсь, чтобы не броситься ему на шею! Месяц (а кажется сто лет) прошел со времени случая в театре. И надо быть уж очень злопамятным, чтобы до сих пор помнить мою потрясающую детскую глупость. Хотя… я сама сто лет бы ее и не забыла. Длинную Лёвину шею обвивает серый вязаный шарф, край которого закрывает подбородок.

– Лёв! Чего так укрылся-то? Замерзаешь?

– Простыл немного. – Он покашлял в кулак, изображая простуженного – Как поживаешь, Вета? – Он смотрит на меня пристально, глубоко. Прямо в меня! Или мне кажется?

– Да вот… каким-то образом поживаю. В десятом «А» классе.

– Что ты говоришь? Не знал. А я в музыкальном коллежде учусь.

– С трудом, но мы об этом узнали. Американская разведка доложила. Ну и как там? Добрая атмосфера?

– Вполне. Меня устраивает. Тимки Певченко там нет. – Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. – А ты как? Музыку слушаешь? Не разлюбила?

– Слушаю, да. Цоя, других. А что?

Лифт остановился на нашем восьмом этаже. Но я не дала открыться дверям и нажала на кнопку двенадцатого. Кабина нехотя поползла выше.

– Что, покататься решила? – Лёвка насмешливо глядит на меня сверху вниз. Похоже, не понравилось, что я не дала ему выйти.

– Лёв… Знаешь… прости меня, а? Ну дура я, дура!

– Да простил давно! Что с вами, девушками, сделаешь? Вы какие-то ненормальные. Вас не поймешь!

– Спасибо! Можно я тебя поцелую за это? – Я притянула его за концы шарфа, но не поцеловала, а резко отпустила концы. – Лёв, правда, мне очень не хватает твоей музыки… – и вдруг решительно, как обреченная, я выкрикнула: – Мне надоело быть с тобой в разводе!

Я закусила губу и отвела глаза в сторону. Тру какое-то пятнышко на гладкой стене лифта.

Лифт остановился на двенадцатом.

– Так в чем же дело – давай не будем в разводе.

Лёва нажал на кнопку восьмого.

– А ты на меня уже правда не злишься?

– Правда, нет. Но тот случай, Вета, – Лёва покривился, покачал головой, – надолго вывел меня из равновесия.

– Не надо о диком. Давай о цивилизованном.

– Ладно, давай.

– Мы будем встречаться, о’кей?

– В лифте?

– Да хоть где! Можно и в лифте! Тут можно и чаек попить – делов-то! С сухариками!

Мы ударили по рукам, выйдя из лифта, разошлись по квартирам с глупыми улыбками на рожах. Ну, может, только у меня была улыбка глупая, я зря обобщаю. Но как же я была рада!

Рада? Нет, это слово не подходило для обозначения того, что я испытывала! Я была счастлива!

С того дня, это, считай, с конца декабря, началась в нашем городе весна, расцвели яблони, вишни. Я снова была приветливой с Захаром, стала учить уроки, слушать Цоя. А раньше буквально все казалось мне запертым под увесистый амбарный замок. И я нахватала троек по всем предметам.

Декабрьские дни продолжали укорачиваться, а я этого не замечала. Для меня, наоборот, прибавилось свету.

Но встречаться нам все равно не удавалось. Да и как будешь встречаться? Нам же не по десять лет. И нельзя было просто позвонить в соседнюю квартиру и сказать соседскому мальчику: «Давай поиграем». Нужен был подходящий случай. Или какой-нибудь серьезный повод. Я каждый день надеялась, что вот буду выходить из квартиры, а тут откроется дверь и покажется Лёва. И мы идем – в одну и ту же сторонушку!

Один раз повезло – меня окликнули с другой стороны улицы:

– Ветка! Эй, Ветка! – и еще как-то по-новому: – Виоветка!

Улочка узенькая, старая, с односторонним движением. По краю огромные тополя, а за ними одноэтажные деревянные домики. Милая такая улочка! Улочка-старушка! Бывают такие старушки уютные – улыбчивые, в белых платочках. Смотрю – между тополями стоит Лёвка и руками изо всех сил машет. Прямо как мельница! Сам весь в сугроб залез, лишь бы только я его заметила.

– Привет! – и я ему рукой в варежке помахала. И одной рукой! И второй! И двумя! – При-ивет! Лёва-а! Ты куда-а?