Книга Это Вам для брошюры, господин Бахманн! - Карл-Йоганн Вальгрен

Недавно я побывал в столице этой страны, соседствующей с нашей на юго-западе, я побывал там в обществе, кстати говоря, одного из ваших земляков, тоже писателя, написал я Бахманну. Назовем его П. Мы стояли на одной из паромных пристаней, куда ежедневно прибывают тысячи людей из моего так называемого отечества. Мой коллега П., ваш земляк, очень удивлялся так называемым пивным туристам, то есть этим одичавшим толпам, сотням, даже тысячам моих соотечественников, которые, отводя в смущении глаза, катят перед собой тележки с ящиками пива, штабелями по пять-шесть ящиков, как башни; они волокут их, бормоча какие-то языческие заклинания, из ближайшего к причалу магазина.

Может быть, это какой-то веселый праздник, поинтересовался мой коллега, какой-нибудь пивной фестиваль? Я покачал головой. Тогда, должно быть, это соревнование, предположил он, или эстафета, может быть, они хотят побить какой-то рекорд? Он чуть не умер от смеха, когда я объяснил, что эти люди тащат все это пиво домой, поскольку здесь, в этой стране, оно чуть не вдвое дешевле, чем у них дома. Они волокут пиво через государственную границу? – корчась от хохота, спросил П.

И я вынужден был открыть ему унизительную правду, после чего смеяться он перестал.

В тот же день, написал я Бахманну, чуть позже, мы прогуливались в старом центре города, столицы соседней страны. Повсюду сидели мои соплеменники и, блудливо посмеиваясь, вливали в себя пиво в немыслимых количествах, многие уже пьяные в стельку, кто-то уже без сознания, у кого-то вся одежда перепачкана блевотиной. Дома-то они бы даже не подумали пить крепкое пиво к ланчу, сказал я П., там это считается смертным грехом, тот, кто это делает, наверняка угодит в ад, не говоря уж о том, чтобы выпить рюмку шнапса к завтраку, это просто совершенно исключено; в выходные они напиваются до бессознательного состояния, но в рабочие дни – упаси Бог! – даже промыть ранку аптечным спиртом уже считается преступлением. Чем больше я рассказывал П. об обычаях моего так называемого отечества, тем более переполняло его чувство брезгливости, ему были отвратительны все эти извращения на моей так называемой родине…

Подумать только, люди вынуждены ехать в другую страну, чтобы решиться выпить пива или рюмку водки к ланчу, – в любой другой стране это считается совершенно нормальным. Мой коллега П. пришел в ужас. Дома их бы мучила совесть, сказал я П., дома они совершенно забиты, и даже здесь, в соседней стране, сказал я П., они изнемогают от стыда, потому что знают, что обманывают в какой-то степени контролирующие органы, которые они сами же и посадили себе на шею. Они верны своей ментальности, где бы ни находились, сказал я П., и особенно это заметно, когда, бормоча свои языческие мантры, они волокут полдюжины ящиков с пивом вдоль причала в этой соседней стране. Здесь их рабская психология достигает своего апогея, сказал я П. Здесь они достигают высшей точки в своем идиотском стыде и эмоциональной импотенции, они просто тонут в ней, как, впрочем, и в собственной блевотине, сказал я П., как и в собственной блевотине, причем в самом буквальном смысле, ты же это заметил, сказал я П., но когда они приезжают домой…

О, когда они приезжают домой, они не жалеют слов осуждения, не жалеют злобы и ехидства, чтобы осудить эту соседнюю страну, откуда они только что приехали, нагруженные, как волы, ящиками с пивом… и особенно яростно они критикуют алкогольные законы этой соседней страны, а их политики поднимают вверх указующий перст и пытаются учить своих коллег-политиков в этой соседней стране, как и что им следует предпринять для борьбы с алкоголизмом… а те только качают головами, уже сотни лет зная, с кем имеют дело, зная, насколько извращен этот ханжеский народ, и я не хочу быть неправильно понятым, Бахманн, написал я Бахманну, меня совершенно не интересует алкогольная политика, по моему мнению, в политической повестке дня есть куда более важные вопросы, я сам не пью, написал я Бахманну, поскольку алкоголь скверно влияет на работу, так что я уже давным-давно трезвенник, но все, о чем я пишу, Бахманн, не что иное, как симптом извращенного святошества, болезни, вот уже сотни, а может быть, и тысячи лет свирепствующей в той стране, которой вы, к моему ужасу и огорчению, собираетесь посвятить вашу малопонятную брошюру.

В этой стране идет постоянная охота на человеческие эмоции, написал я Бахманну, с целью уничтожить их раз и навсегда. В этой стране наказание за контрабанду килограмма марихуаны строже, чем за изнасилование ребенка, это симптоматично, написал я Бахманну, потому что марихуана, которую я, кстати, никогда или почти никогда не употребляю, так же как и алкоголь, марихуана, которая, я уверен, куда менее опасна, чем алкоголь (в моей стране такое убеждение является смертным грехом), так вот, марихуана вызывает неконтролируемые эмоции, в то время как изнасилование маленькой девочки убивает в ней все эмоции раз и навсегда, а это, хотя власти никогда и не признаются, идет им на пользу, потому что людей без эмоций легче контролировать, они никогда и не делают попыток вырваться из тисков духовного рабства, оно их не волнует.

Нигде в мире не преследуются эмоции так последовательно и неумолимо, как в той стране, которой вы собираетесь посвятить вашу брошюру, нигде в мире нет такой ненависти к неконтролируемому взрыву чувств, как в моем так называемом отечестве. Это только вопрос времени, написал я Бахманну, думаю, что полиция в этой стране скоро начнет хватать людей, позволивших себе громко засмеяться в общественном месте. Разве что на каких-то из ряда вон выходящих спортивных событиях власти дают негласное разрешение на открытое проявление эмоций – какой-нибудь хоккейный матч, к примеру, во всех остальных случаях эмоции вызывают скепсис, отвращение и ненависть. Вы, должно быть, считаете, что я преувеличиваю, Бахманн, написал я Бахманну, ничего подобного, совсем наоборот, я нисколько не преувеличиваю, я просто не могу найти слов, которые бы в полной мере соответствовали положению дел в этой стране, непонятно чем вызвавшей ваш интерес.

Вот уже скоро два года, как я в последний раз посетил свое так называемое отечество, написал я Бахманну, и в обозримом будущем у меня нет никаких планов опять подвергать себя этому испытанию.

Это вообще было ошибкой с моей стороны – ехать туда. Впрочем, эта поездка была связана с изданием моей последней книги, встреченной с легко предсказуемой ненавистью, я уже этому не удивляюсь, написал я Бахманну, а вот деградация и разложение в других областях оказались гораздо глубже, чем я предполагал, и теперь мои надежды, что там может когда-нибудь что-то измениться, равны нулю… Даже ниже нуля.

Особенно по части телевидения – здесь разложение находится уже, я бы сказал, в терминальной стадии, вы даже не представляете, Бахманн, написал я, вы не представляете это унижение, которому местные жители добровольно себя подвергают… я просто онемел от возмущения. Ужаса и отчаяния моего хватило на много месяцев вперед. Нет и не будет конца этому публичному флагеллантству, этому самоистязанию: в лучшее эфирное время они делают все возможное, чтобы изничтожить последние остатки человечности, чтобы раз и навсегда превратить уже и без того полумертвую нацию в сборище декапитированных животных, причем все это происходит при тесном сотрудничестве ведущего, публики, артистов и гостей программы. В одной из передач соревновались дети, написал я Бахманну, представьте себе, Бахманн, дети трех-четырех лет, это было состязание на побитие уже и без того недостижимого рекорда безвкусицы… детей подбадривали не только их родители, но и ведущие, и зрители, и еще один чемпион по части безвкусицы – пресса. Трех-, четырехлетние детишки, написал я Бахманну, состязались, кто лучше сымитирует самых пошлых артистов нации, умственно отсталых исполнителей шлягеров, безмозглых рокеров… меня вырвало, Бахманн, меня буквально вырвало, когда я увидел это в первый раз, желудок выбросил наружу довольно приличный обед, съеденный мной незадолго до этого, и несколько дней потом меня лихорадило, и я не мог ничего взять в рот, я даже был не в состоянии выйти из гостиничного номера, где, кстати, сидел и читал сочащиеся ненавистью рецензии на мою новую книгу.