Книга Там, где течет молоко и мед - Елена Минкина-Тайчер

А что, спрашивается, Златке не продать корову, когда старший ее сыночек Абрам, огонек ее, золотая головушка, выучился на самого ребе, и жена его, голубушка Рахель, свято почитает свекровь, что ни день шлет ей штрудели да халы, будто на дворе у нас каждый день Шабес. А уж по субботам и говорить нечего, по субботам нет у ребе Абрама желанней гостьи, чем старая Златка, вдовая его матушка. Так и сказал ей сыночек:

– Хватит тебе, мамочка, надрываться, до зари вставать, руки ломать непосильной работой. Продай ты эту корову и отдыхай спокойно! Или не найдется у нас для родной матери теплого угла да сладкого куска?

И что вы думаете, долго ли размышляла Златка? Недели не прошло, как корова ее стояла на дворе у соседки Фрумы Шнеерзон! А Златка на ближайшую субботу явилась к сыну в гости в новой шали и сладко скрипящих ладных кожаных башмаках. Но не в башмаках дело, и стали бы мы отнимать ваше время ради старушечьей шали! Обеими руками держала нарядная Златка короб, обклеенный золотой бумагой с печатями. И что вы думаете, там лежало? Двенадцать серебряных рюмок! И не каких-нибудь там простых никчемных рюмок, а неописуемой красоты роскошных рюмок царского завода, с чеканкой да вензелями! И нечего зря считать да охать! Почему это, спрашивается, ее сыну ребе Раппопорту, уважаемому семейному человеку, красавцу и умнице не иметь собственного серебра?!

Ах, как гордилась Рахель, выставляя на стол ровный ряд блестящих рюмочек, как мечтала устроить настоящую богатую бар-мицву старшему сыну Мотлу. Что ж, не судьба ей была дожить до главного праздника своего мальчика, нет, не судьба.

После смерти жены потерял Абрам интерес ко всему земному, а уж к рюмкам и подавно, и вспомнил про них лишь спустя пять лет, когда пришла-прикатила нежданная пора – выдавать Мирку замуж. И верно, не вспомнил бы, коли не нужда. За годы вдовства сильно обеднела и прежде небогатая семья ребе, но то ж – его беда, ему и нести. А разве доченька единственная, отцова помощница, радость души его Мирка не заслужила красивой свадьбы?

И понес ребе Абрам свои рюмки Хаиму Заку.

Здесь уж нельзя не сказать пару слов и про Хаима Зака. Говорили, что еще почтенный отец его, Симха Зак, в юности нашел клад. Клад ли, другое богатство или просто разумно трудился человек, а завистники свое наплели, но деньги оказались в хороших руках. Не растратил, не прогулял их Симха, зря людям пыль в глаза не пускал, а собрался с умом, построил большой прочный дом, родил шестерых сыновей да всех вывел в люди. Вот и Хаим Зак, Симхин старший сын, человек был строгий, богатством зря не похвалялся, в синагоге не выделялся, хотя дом имел самый большой в местечке и свой выезд в придачу. Случалось, давал деньги в рост и брал вещи в заклад, но совесть не терял, процентов больших не назначал и слово свое держал крепко.

Вот к этому человеку и понес Абрам свое единственное богатство. Ничего не сказал Хаим, не улыбнулся даже, спросил только, по какому случаю заклад, но деньги назначил большие, ребе Раппопорт и не ждал столько. Хватило Мирке и на платье, и на стол для гостей. А одеяла-подушки еще покойная Рахель заготовила своей доченьке, видно, чувствовало материнское сердце скорую разлуку.

Можно не говорить, что все местечко гуляло на свадьбе у дочки ребе. Был зван и Хаим Зак. Пришел он не в начале, – уж пропели-проплакали первые песни и гости столпились вкруг хупы, – пришел и молча поставил к ногам ребе небольшой кованый сундучок. Тут как раз музыка заиграла, молитва началась, запричитали кумушки над невестой-сиротой, а им бы только поплакать да на хупу поглазеть! Так и получилось, что только к концу вечера открыли молодые сундучок, открыли и увидали… Да! все двенадцать рюмок покойной ныне Златки, с чеканкой да вензелями, а возле каждой рюмки – по две серебряные ложечки того же завода, столовая и чайная. Вот какой подарок принес дочке ребе Хаим Зак.

Задумалась, склонилась над сундучком Мирка, Мира Абрамовна Блюм. Тридцать лет пролетело как один день, неужто ей скоро сорок восемь? И нет на свете ни мудрого отца, ни обеих бабушек, и сама она почти бабушка, и любимые дети скоро разлетятся по свету, зови не зови…

Нет, вы только подумайте, расселась-распричиталась! Солнышко давно прикатило, разгулялось на полнеба, а у нее каша не сварена, тесто перестоялось, давно пора пироги начинять! Так тепло на душе, когда в доме пахнет свежими пирогами – мир да покой.

Глава 3. Родители

Как сладко пахнет из кухни – навсегда любимый запах всходящего теста, дурманящие загадочные слова: корица, ваниль, курага. В нашем доме печется пирог – значит, в нашем доме опять мир и покой.

Вот мама, торжественно переступая в домашних тапочках, с румянцем, слегка присыпанным мукой, вносит на вытянутых руках высокий прекрасный торт, ну чуть-чуть кособокий, право же, самую малость. На торте красивыми кремовыми буквами выложено «АРОЧКА» и цифры: «48». Вообще-то моего папу зовут Арон, но, вы же помните, мама обожает придумывать ласкательные имена.

– Арочка, – вслух читает папа, – очень трогательно и оригинально. Можно еще сказать башенка или барельефчик.

– Бессовестный, – ахает мама, – настоящий мамзер! Я все утро старалась, выдавливала крем из шприца, розочки рисовала, а ему только смеяться!

Папа обнимает маму своими длинными ручищами и одновременно молниеносным движением отщипывает палочку от цифры «4». Получается – «АРОЧКА – 18».

– Веруля, дорогая, ты даже не представляешь, как я восхищен именно розочками! Настоящая художественная графика из шприца! Но особенно приятна твоя деликатность по поводу моего возраста.

Согласитесь, такого папу нарочно не придумаешь!

Мои родители – врачи. Они учились вместе в Ленинградском мединституте, и мама с первого курса безумно влюбилась в папу. Правда, папа долгое время ее не замечал. Он вообще был ужасный гулена и сердцеед и назначал в день по три свидания. Самое смешное, что мама до сих пор помнит всех его поклонниц, а сам папа не помнит ни одной!

– Как же так, – возмущается мама, – ты не помнишь Люсю?! Длинная блондинка с косой и бантом? Кстати, я никогда не понимала, зачем отращивать такую тощую косицу. Но вы же сидели вместе на анатомии!

Папа разводит руками.

– А Виолетта! Ты что, и Виолетту не помнишь? Толстая попа, платье в горошек? Она всегда носила дурацкие вышитые воротнички.

Папа опять разводит руками:

– Верочка, они тебе померещились в порыве ревности и страсти.

– Подумать только, – сокрушается мама, – я три года лила слезы из-за этого болтуна и донжуана!

Да, да. Только на третьем курсе папа заметил маму и тоже назначил ей свидание. А еще через месяц он сделал ей предложение. Мама ахнула и согласилась.

– До сих пор не понимаю, – рассказывает она шепотом, – почему твоему отцу взбрело в голову жениться именно на мне! Ты не представляешь, какие у него были завидные партии – дочка проректора, первая красавица факультета… Я ног под собой не чуяла и боялась только одного, как бы он не передумал!