Книга Последний поход «Графа Шпее». Гибель в Южной Атлантике. 1938-1939 - Майкл Пауэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Капитан Лангсдорф, я хочу заявить протест.
Хозяин перебил его:
– Меня зовут Кей. Я имею звание капитана, но не являюсь капитаном этого корабля.
Дав остался на месте и упрямо повторил:
– Я хочу видеть капитана Лангсдорфа.
– Вашу просьбу ему непременно передадут, – вежливо ответил Кей. – Капитан Лангсдорф редко покидает мостик. У вас есть с собой какая-нибудь одежда? Если нет, вы замерзнете.
– Почему? – насторожился Дав. – Мы следуем на юг? – Не получив ответа, он продолжил: – Юный Херцберг не дал мне времени собраться. У меня есть только то, что вы видите на мне.
Кей явно решил быть терпеливым и приятным собеседником. Он сказал:
– Посмотрим, возможно, мы сумеем что-нибудь для вас подобрать. Прошу вас, капитан, сядьте.
И Дав позволил себя уговорить. Когда он устроился на стуле, Кей подвинул к нему коробку:
– Сигарету?
Дав не отказался и стал внимательно рассматривать сигарету. Кей улыбнулся:
– Да, она из Вирджинии. С английского судна «Ньютон Бич».
Дав прикурил, глубоко затянулся и констатировал:
– Значит, это вы потопили «Ньютон Бич».
Кей налил немного виски и сказал:
– Настоящий скотч. С парохода «Клемент».
– Да? – воскликнул гость. – А кто снабжает вас чаем?
Теперь настала очередь Кея удивляться.
– Чаем? – Сообразив, что имеет в виду гость, он рассмеялся. – Вы заметили банку «Оранж Пеко»? Это с «Хантсмена».
– Капитан «Хантсмена» был моим приятелем, – мрачно объявил Дав.
На лице Кея появилось обиженное, даже возмущенное выражение.
– На всех торговых судах, которые мы потопили, не было ни одной жертвы. Капитан Лангсдорф в этом вопросе сущий фанатик. Вы непременно увидитесь с вашим другом… однажды.
– Он на борту? – взволнованно спросил Дав.
– Не совсем, – уклончиво ответил Кей и спросил, чем Дав предпочитает разбавлять виски – водой или содовой.
– Предпочитаю чистое, – буркнул Дав.
– Тогда вы будете рады услышать, что у нас на борту большие запасы виски. У нас не хватает чая.
Дав посмотрел на большую банку чая, стоящую в углу каюты.
– Это рождественский подарок моей жене, – пояснил Кей, проследив взгляд гостя. – У них в Гамбурге чая еще меньше, чем у нас.
– Ах, значит, мы отправляемся домой на Рождество? – не замедлил отреагировать Дав. – Превосходно!
По кораблю разнесся сигнал тревоги. Ожили громкоговорители, выплевывая приказы и номера. Тяжелые ботинки затопали по стальным палубам и стальным трапам. Дав поинтересовался, что происходит. Вместо ответа, Кей нажал кнопку на своем столе. Раздался звонок. Дверь каюты открылась, вошел главный старшина корабельной полиции и поднял руку в нацистском приветствии.
Дав уже успел заметить, что на корабле очень немногие пользовались традиционным нацистским приветствием. Оно не только не привилось, но и оставалось чрезвычайно непопулярным на немецком военно-морском флоте до тех самых пор, пока после покушения на жизнь Гитлера в 1944 году его не сделали обязательным.
Кей встал и сказал главстаршине по-немецки:
– Отведите английского капитана в его каюту.
Взяв со стола фуражку, он надел ее, давая понять, что беседа окончена. Дав тоже встал, несколько секунд помедлил, затем пожал плечами и вышел. Корабельный полицейский направился вслед за ним и закрыл дверь. Громкоговорители продолжали изрыгать приказы. Главстаршина спустился по трапу в другой стальной коридор. По нему в разных направлениях спешили моряки. У каждого на шее болтался противогаз, а на голове красовался стальной шлем. Все чему-то радовались. Большинство матросов были юнцами семнадцати-восемнадцати лет. Дав и его сопровождающий снова спустились по трапу, пересекли какую-то палубу, потом опять спустились вниз, но на этот раз попали в длинный коридор, который заканчивался еще одним трапом. И везде люди торопились по своим делам, словно муравьи в гигантском растревоженном муравейнике. Звук работающих двигателей стал слышнее. Создавалось впечатление, что корабль содрогается от сдерживаемой силы.
Дав спросил:
– Будет бой?
Главстаршина, не замедляя шагов, переспросил:
– Пардон?
Он явно не понял вопроса на английском языке. Поэтому Дав призвал на помощь язык жестов и прокричал, живописно размахивая руками:
– Бой! Война! Бум! Бах! Пуфф!
Разобравшись, в чем дело, корабельный полицейский издал сдержанный смешок.
– Нет, нет. Не война. Как «Клемент», как «Хантсмен», как «Африка Шелл», да, капитан?
Дав понял.
– Еще одно торговое судно?
– Ja, ja! Merchant Shiff![5]– радостно согласился сопровождавший. – Не война.
Дав задумчиво проговорил:
– Возможно, все это от тебя и не зависит. Но как бы мне хотелось стереть эту наглую улыбку с твоей глупой физиономии.
– Пардон? – снова не понял главстаршина.
– Я понял, – вздохнул Дав.
Они уже находились ниже уровня ватерлинии. Иллюминатора, конечно, не было. В каюте горел яркий голубой свет. Она была очень маленькой, скромно обставленной и очень шумной. В углу крутился вентилятор. Каюта явно кому-то принадлежала – здесь висела чья-то одежда, валялись книги, с переборок смотрели фотографии. Корабельный полицейский объявил:
– Вы оставаться, я идти, – и ушел.
– Вы оставаться, – проворчал ему вслед Дав, – можно подумать, у меня есть выбор. – Он огляделся и подошел поближе к переборке, чтобы как следует рассмотреть фотографии. – Симпатичная девочка, – отметил он, словно продолжая разговор с невидимым собеседником. – Вполне. – Он сел на койку, потом лег и с наслаждением потянулся. – Веселее, приятель, – громко заявил он. – Скоро мы все умрем.
Очень скоро он мирно и крепко спал.
Прошел час. Щелкнул замок, и дверь открылась. В каюту вошел тот же главстаршина корабельной полиции и с ним очень молодой офицер. Их изрядно позабавил тот факт, что они обнаружили пленника спящим, и они даже позволили себе обменяться по этому поводу шутливыми репликами, правда, на немецком языке. Офицер начал собирать свои вещи, насвистывая популярную в Берлине песенку. Дав проснулся и сказал:
– Привет!
Молодой офицер щелкнул каблуками и поклонился. Это был симпатичный светловолосый парнишка, улыбчивый и слегка задиристый. Он представился:
– Лейтенант Фридрих. – Потом он перешел на хороший английский и продолжил: – Зенитный офицер. Извините, что потревожил вас. Я только хотел собрать вещи.