Книга Шебаршин. Воспоминания соратников - Валерий Поволяев

Шебаршин ответил, что поедет только вдвоем, и назвал в качестве спутника меня. Там согласились, и мы отправились в Дубровник, подготовив предварительно обстоятельные доклады на тему, как мы видим роль разведок в новом мире. Лейтмотивом наших докладов было желание видеть в разведках инструменты мира и предупреждения конфликтов, а не орудия холодной войны, как это было прежде.

Собрались на уровне заместителей и начальников разведок коллеги из многих западноевропейских стран и США, но уровень их подготовки и участия в совещании был удручающим. Они приехали просто отдохнуть на халяву. Мы сделали свои доклады, слушатели только делали вид, что их что-то интересует, основное время проводили в барах или на пляже. Светское мероприятие, возможно организованное Туджменом-младшим для собственного пира, вызвало только раздражение. Леонид Владимирович категорически отказался от участия в повторных мероприятиях подобного рода.

Более того, он сказал, что окончательно «завязал» с поездками за рубеж, надоело смотреть на чужое благополучие.

Наша домашняя реальность доставляла ему постоянную душевную боль. Он не мог равнодушно относиться к разнузданной приватизации национального богатства России случайными людьми, не наделенными никакими творческими или организационными талантами, но получившими ключи от государственных амбаров. Он никогда не смотрел телепередачи, даже не держал дома телевизора, не слушал радио, зато читал почти все газеты профессионально, точно вылавливая из них то, что было близко к правде или отражало ее. Суждения его были глубоки и верны. Свое отношение к действительности он выражал в кратких афоризмах, которые потом составили его книжку «Хроника безвременья», которую я считаю формой блестящей публицистики. Чего стоит одна емкая фраза: «Нас бросили в дерьмо, а мы пытаемся хорошо пахнуть!».

Распад СССР, который В. В. Путин назвал «величайшей геополитической катастрофой XX века», научно-техническая и экономическая разруха, обрушившаяся на Россию после 1991 года, были главной причиной моральной опустошенности, которую ощущал Л. Шебаршин. К несчастью, общенациональные беды дополнились трудностями личного и семейного порядка. У него умерла от приступа астмы любимая дочь в результате несвоевременной и малоквалифицированной медицинской помощи. Горькая поговорка гласит: «Пришла беда — отворяй ворота». Его супруга Нина Васильевна тяжело заболела и в течение многих лет оказалась прикованной к постели и к инвалидной коляске. Безвременно ушла из жизни младшая сестра Валерия, с которой он был особенно дружен. Л. Шебаршин необыкновенно мужественно переносил эти тяжелые удары судьбы. В те самые дни, когда он готовился отметить свое 70-летие и друзья готовили приветственные речи, скончалась Нина Васильевна, и, естественно, вместо юбилейных торжеств пришлось погрузиться в траур.

Будучи твердым и последовательным государственником, он не без горечи воспринимал уход его близких людей с государственной службы в частные коммерческие структуры. Время диктовало свои законы. Про себя он говорил: «Наше время придет, но нас оно уже не застанет».

Он очень хотел бросить курение, но чего-то не хватало для победы над этой вредной привычкой. Окружавшие его друзья уже не брали в рот сигареты, а на его столе постоянно лежали пачки «Винстона». Чтобы он не чувствовал себя одиноким в этом «пороке», я всегда при встречах с ним «стрелял» у него сигарету и не без удовольствия (вспоминая далекие времена оперативной работы за рубежом) пускал кольца дыма в потолок. В своем кругу мы звали его «шефом», несмотря на то что он был моложе многих; в наших структурах большее уважение отдавалось служебному положению, нежели возрасту. Начальник разведки есть начальник на все времена. По своим личным качествам он превосходил большинство своего окружения исключительно цепкой памятью, железной логикой, умением слушать и слышать. Его общей эрудиции можно было только позавидовать. Она была следствием давнишней его дружбы с книгой. Когда он ушел из жизни, встал вопрос, что делать с его личной библиотекой, насчитывавшей более тысячи томов, причем это было не случайное скопище, а тщательно отфильтрованное собрание из работ по вопросам истории, экономики, культуры России и интересовавших его зарубежных стран. Сейчас в нашей стране не в чести все, что связано с наукой, число библиотек повсеместно сокращается, их помещения переделываются под «офисы». Но тут сказала свое слово разведка, она приняла в свои фонды все книги, на собирание которых Шебаршин потратил часть своей жизни. На каждом экземпляре поставлен его экслибрис. Спасибо коллегам из Ясенева.

За четыре дня до трагедии мы с супругой были в числе приглашенных у него на ужине, посвященном его 77-летию. Были еще две пары: друзья детства Савицкие и Шебаршин Владимир Владимирович с женой, с которыми Леонид Владимирович поддерживал тесные добрые отношения. Мы в полный голос пели наши любимые песни военной поры. Особенно четко рубили «Марш артиллеристов» с его словами «Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой…». Сам Леонид Владимирович очень любил песню «Враги сожгли родную хату…». У него наворачивались слезы при упоминании в песне имени покойной Прасковьи, потому что именно так звали родную мать Шебаршина. Ничто не предвещало скорой беды, хотя мы видели и знали, что болезни постепенно подтачивали организм именинника. Хозяйкой-распорядительницей была преданная, хотя и очень далекая его родственница Татьяна Пушкина (ее покойный муж и покойная жена Шебаршина были родными сестрой и братом). Татьяна пользовалась полным доверием и расположением Леонида Владимировича. У нее единственной были ключи от квартиры, и она была первой, кто вошел в дом, чтобы обнаружить уже бездыханного Леонида Владимировича. От нее я узнал о непоправимой беде — утере человека со знаком качества, который мог бы быть козырной картой в руках России в годы, когда ей достались большей частью шестерки да семерки.

Николай Леонов,

генерал-лейтенант госбезопасности

Шеф

В последние годы жизнь довольно близко свела меня с ним, и чем дальше, тем явственнее: большое видится на расстоянии. Много хотелось сказать ему еще тогда. Всего-то требовалось позвонить и заглянуть на огонек в его скромный офис на Чистых прудах, пообщаться за чашкой настоящего дарджилингского (кто из нас не помнит этого: «Хороший чай в Москве редкость, в ярких упаковках продают мусор — ни терпкости, ни аромата!»). Теперь, когда его не стало, жалею, что не общался с ним чаще, что многого так и не рассказал ему, не услышал его ответов.

Офисы эти представляли собой островки чекистской этики, традиций, царивших в профессиональных коллективах 1980-х, создавали приятную иллюзию прежней стабильности и надежности. Осколки КГБ, как их порой ядовито называли, но от этого уважали не меньше. Стремились сюда за добрым советом или просто за человеческой поддержкой в трудных ситуациях коммерсанты, директора предприятий, ученые, артисты и даже политики. Леонид Владимирович, или, как мы его между собой называли, шеф, был душой офиса, харизмой, настоянной на изысканной разведывательной мысли, истории Востока, знании полдюжины языков и того, что и как надо делать «за бугром».

В заповедной и таинственной тиши уютной квартиры шефа («Логово начальника разведки», — пришло на ум, когда впервые переступал ее порог) пришлось бывать реже. Тот некогда элитный цековский дом, во дворе которого можно было встретить многих известных персонажей политической авансцены той поры, включая бывших верных ленинцев Б. Ельцина и Г. Зюганова, стоял недалеко от Тверской. Обычный подъезд, лифт, дверь, приветливое приглашение помощницы по хозяйству Вики мыть руки: «Пельмени как раз поспели». Мои смущенные приветствия в адрес дремлющей в кресле парализованной (это стало понятно значительно позже и никогда не обсуждалось вплоть до ее скромных похорон) Нины Васильевны и ее ответные мучительно-вежливые кивки.