Книга Бесспорное правосудие - Филлис Дороти Джеймс

Во время следствия Венис не оставляло чувство, что они два актера, много лет проработавшие вместе и потому хорошо чувствующие друг друга: где надо, они выдерживали паузы, давали коллеге возможность блеснуть, показать себя в выигрышном положении – не из симпатии и даже не из взаимного уважения, а потому что это был дуэт, успех которого зависел от инстинктивного понимания, что нужно делать, чтобы победить. Достоинство его истории крылось в последовательности и простоте. Сейчас он рассказывал в суде то, что раньше говорил полиции, – никаких изменений или приукрашиваний.

Да, в ресторане они с теткой поцапались. Возобновился старый спор: она хотела, чтобы он фотографировал ее с клиентами во время секса, а он не хотел больше этим заниматься. Была не то чтобы серьезная ссора, а скорее, просто разлад, но тетя сильно опьянела, и он решил, что будет лучше уйти, погулять в одиночестве по улицам и подумать, не пора ли от нее съехать.

– Значит, вы хотели покинуть тетю?

– И да, и нет. Я привязался к ней. Думаю, она нуждалась во мне, и еще я обрел дом.

Эш бродил по улицам в районе Уэствэя и, когда решил вернуться, был уже у Шепердз-Буш. На улицах было немного народу. Знакомых он не заметил. И даже точно не помнит, по каким ходил улицам. Домой он пришел сразу после полуночи, увидел тетку, безжизненно лежавшую на диване в гостиной, и тут же позвонил в полицию. Нет, к телу он не прикасался. Войдя в комнату, он сразу понял, что тетя мертва.

Эш твердо держался своих показаний в перекрестном допросе, а на некоторые вопросы быстро отвечал, что того-то не помнит, а в том-то не уверен. На присяжных он не смотрел, они же, сидя по правую сторону, не спускали с него глаз. Когда он наконец покинул свидетельскую трибуну, Венис не могла понять, почему раньше она не вполне доверяла ему.

В своей заключительной речи она пункт за пунктом опровергла все доводы обвинения. Венис как бы доносила до присяжных истинную суть дела, которое поначалу, не без оснований, насторожило их и ее, но теперь открылось в подлинном, справедливом и даже, можно сказать, невинном свете. В чем мотив преступления? Предполагали, что Гарри надеялся на наследство, но дом был единственной собственностью тетки, а денег после его продажи не хватит даже на покрытие долгов. Племянник знал, что деньги утекают у нее сквозь пальцы, она тратила много на выпивку, ее преследовали кредиторы, сборщики долгов часто заглядывали в их дом. На что он мог надеяться? Со смертью тети Гарри ничего не получал, только терял дом.

Остаются следы крови на душевом кране и два пятна крови на лестнице. Существовало предположение, что голый Эш убил тетку, принял душ, а потом вышел из дома, чтобы обеспечить себе алиби. Но один из клиентов миссис О’Киф – особенно если это был постоянный клиент – мог знать, что кран над раковиной в ванной плохо работает, и только естественно, что он помыл обагренные кровью руки под душем.

Обвинение делало главную ставку на одного свидетеля, соседку убитой, миссис Скалли, которая на предварительном допросе сказала, что видела, как Гарри в 23.15 вечера покинул дом через парадную дверь. Присяжные видели миссис Скалли на свидетельской трибуне. Она не могла не показаться им, как и всем в зале суда, честным человеком, намеренным говорить только правду. Но она видела – и то очень короткое время – только мужскую фигуру при свете натриевых ламп, которые хорошо освещают мостовые, но бросают зыбкие тени на фасады домов. Тогда на ней были очки, в которых она с трудом различала лица на телевизионном экране, расположенном примерно в десяти футах. На перекрестном допросе миссис Скалли сказала: «Думаю, я могла видеть кого-то похожего на Гарри. Но тогда я решила, что это он». Присяжные могут почувствовать, что нельзя полагаться на первоначальное свидетельство миссис Скалли – самое важное у обвинения.

В заключение Венис сказала:

– По словам Гарри Эша, он пошел гулять ночью по городу, потому что не хотел видеть тетю в пьяном виде, какой, он знал, она вернется из ресторана. Ему требовалось время, чтобы обдумать их совместную жизнь, свое будущее, решить, не стоит ли ему вообще съехать. Как он сказал, стоя на свидетельской трибуне: «Я должен был понять, как мне жить дальше». Так как, к моему глубокому сожалению, вам пришлось видеть приложенные к делу неприличные фотографии, вы можете задать вопрос, почему подсудимый не ушел от тети раньше. Гарри сказал нам об этом. Она была его единственной живой родственницей. Ее дом был единственным постоянным пристанищем, какое он когда-нибудь знал. Он считал, что тетя в нем нуждается. Господа присяжные, трудно бросить того, кому ты нужен, даже если тобой пользуются в такой извращенной и неприятной форме.

И вот он незаметно ушел из ресторана, бродил по ночным улицам, а когда вернулся, застал дома жуткую картину – гостиная была залита кровью. На одежде Гарри полиция не нашла следов крови, на ноже тоже нет его отпечатков. Любой из многочисленных любовников миссис О’Киф мог навестить ее тем вечером.

Господа присяжные, никто не заслуживает такой ужасной смерти. Человеческая жизнь священна, даже если ты не святой, а проститутка. В смерти, как и в жизни, мы все равны перед законом. И миссис О’Киф тоже не заслужила, чтобы ее убили. Но она, как все проститутки – а она была ею, господа присяжные, – из-за своего образа жизни находилась в группе риска. Вам рассказали, какую жизнь она вела. Вы видели фотографии, которые она попросила или заставила сделать племянника. У нее был необузданный сексуальный аппетит, она могла быть любящей и щедрой, но в алкогольном опьянении становилась яростной и жестокой. Мы не знаем, кого она впустила в свой дом тем вечером и что между ними произошло. Медицинское освидетельствование говорит, что непосредственно перед убийством жертва не вступала в сексуальный контакт. Разве не напрашивается мысль, господа присяжные, что убил один из ее клиентов, убил из ревности, в приступе ярости, неудовлетворенности, ненависти или вожделения? Чудовищно жестокое убийство. В состоянии опьянения жертва открыла дверь убийце. Для женщины это обратилось в трагедию. Но не только для нее, а и для молодого человека, который сидит сейчас в зале суда.

Мой ученый коллега в своей вступительной речи ясно изложил обстоятельства дела. Если вы не сомневаетесь в том, что мой подзащитный убил свою тетку, тогда ваш вердикт будет: виновен. Но если, учитывая все сказанное здесь, у вас появились сомнения, что именно его рука нанесла смертельный удар, тогда ваш долг вынести вердикт: невиновен.

Все судьи – актеры. Сильной чертой судьи Моркрофта (свою роль он играл столько лет, что она вошла в его плоть и кровь) было доброжелательное здравомыслие, сдобренное пикантными остротами. Подводя итоги, он обычно склонялся в сторону присяжных, зажав двумя пальцами карандаш, и говорил с ними как с равными, любезно согласившимися пожертвовать своим временем для разрешения трудной проблемы, которая, однако, как все человеческие затруднения, отступала перед усилиями здравого смысла. И сейчас выводы, как и всегда у этого судьи, были безукоризненными по своей полноте и объективности. Моркрофт не допускал ошибок в инструктировании присяжных, на него никогда не подавали жалоб в этой связи.

Присяжные выслушали судью с невозмутимым видом. Глядя на них, Венис не в первый раз подумала, что эта необычная система – суд присяжных – отлично работает, когда приоритетом является защита невиновного, а не осуждение преступника. Он не задуман – а возможно ли это? – выявить истину, всю истину и ничего, кроме истины. Даже европейский инквизиционный суд не в силах был этого добиться. В противном случае ее клиенту не поздоровилось бы.