Книга Дверь в чужую осень - Александр Бушков

Обнаружив в подвале нечто, крайне напоминающее научную лабораторию (каковые слова он произнес без малейшей запинки), точнее, то, что от нее осталось, старлей, зная соответствующий приказ, тут же доложил в штаб батальона и этим не ограничился. Уже по собственному почину обошел соседей слева-справа и пару напротив, довольно прилично, по его словам, владея немецким, допросил касаемо личности хозяина (поскольку, когда они пришли, в доме не нашлось ни единой живой души, ни людей, ни собаки — хотя последняя безусловно тут обитала до недавнего времени, они обнаружили в одной из комнат подстилку, миски для еды и воды, пару поводков и хлыстик). Да и среди висевших на стене кабинета фотографий обнаружилась парочка, где мужик лет сорока, в штатском, был снят как раз со здоровенной овчаркой.

Соседи поначалу тряслись как банный лист, но когда поняли, что их не будут резать на кусочки и жарить на маргарине, малость успокоились и показания дали достаточно подробные. Да, на снимке (одну фотографию старлей прихватил с собой) изображен хозяин дома со своим Рексом. Никакой не фон, фамилия звучала не особенно и примечательно, хотя и не была такой уж простой, вроде Мюллера или Бауэра (что означает «мельник» и «крестьянин», у немцев подобных фамилий не меньше, чем у нас Кузнецовых и Плотниковых).

Ничего особенно интересного они не рассказали — у немцев не принято «дружить домами», запросто захаживать к соседу за солью или на рюмочку. Но информации старлей собрал немало. Очень приличный, вежливый господин, инженер по образованию, до последнего дня служил в гау (по-нашему «гау» — область), в тамошнем управлении министерства почт и телеграфа, занимал вроде бы не особенно высокую должность, но и не рядовую. На фронт не попал. Дом ему достался от родителей, а тем — от их родителей, вообще семейство там обитает достаточно давно, с доимперских времен. Детей нет, жена погибла полтора года назад— поехала в гости к родственникам куда-то и западные земли и там попала под бомбежку (кажется, в Гамбурге, но точно никто не знает). Около двух лет в домике обитал еще и племянник хозяина, как его хозяин отрекомендовал. Примерно за сутки до того, как в город вошли наши, хозяин с племянником погрузили в «опель» несколько чемоданов, усадили Рекса и укатили, никому из соседей ничего не объясняя. То ли провидцы такие, то ли располагали более точной информацией, чем прочие горожане.

— Думается мне, товарищ майор, что этот племянник — фигура загадочная и интересная, — сказал старлей. — Соседи его описывают как рослого парнягу под тридцать, кровь с молоком. Хозяин, правда, вскользь упоминал, что его племянник из вермахта списан по ранению, но вот лично мне плохо верится. Конечностей — полный набор, видимых следов тяжелого ранения нет, нисколечко не прихрамывал… Подозрительно как-то. Даже если допустить, что его серьезно зацепило по организму. Наверное, сами знаете (я знал), что немцы сейчас гребут в фольксштурм всех мало-мальски пригодных, от подростков до стариков. Никак не прошли бы мимо, да и сам инженер отчего-то так и не попал под мобилизацию. А если учесть, что в подвале мы нашли натуральнейшую лабораторию… Есть у меня версия, что это не племянник, а ассистент или что-то вроде. Да и хозяин с этой точки зрения смотрится подозрительно: соседи говорят, что он гораздо больше времени проводил дома, чем на работе, — а кто бы такое позволил чиновнику, тем более в войну? И выглядит лаборатория как-то очень уж солидно для простого увлечения. Когда балуются радиолюбительством или модельки клеят, все гораздо скромнее выглядит. А в подвале — очень уж солидно все оборудовано. Прямых доказательств нет никаких — мы после того, как собрали о нем сведения, и дом, и подвал обыскали тщательно. И не нашли никаких следов его профессиональной деятельности — ни единой бумажки, даже по Министерству почт и телеграфа. А ведь бумаг должно было быть немало, но они, похоже, все выгребли, когда смывались. В шкафу у него, правда, висят мундиры этого именно министерства, парадный и два повседневных, но это вполне может оказаться камуфляжем, прикрытием. А на деле он занимался какими-то серьезными работами. Мало ли примеров?

Действительно, мало ли примеров? И у немцев, и у нас, и у многих других. Для всех окружающих он — чистый почтарь, вот как тот, а на деле занимается чем-то гораздо более серьезным и секретным…

— Очень солидно выглядит лаборатория, — повторил старлей.

— Какое у вас образование? — спросил я. — Часом, не кадровый офицер?

— Да нет, — сказал он. — Я на войну ушел после двух курсов ИФЛИ, в сорок первом…

Что же, ни с какой стороны не технарь, но парень должен быть весьма неглупый и интеллигентный. Московский институт истории, философии и литературы был, говоря современным языком, очень престижным вузом, с большим конкурсом. Недалекие ребята туда просто не попадали, не то что в другие вузы, обычные, так сказать, стандартные, что гуманитарные, что технические…

— Ну что же, — сказал я. — Если у вас все, пойдемте посмотрим…

Он прихватил сильный шахтерский фонарь (не наш, а трофейный), и мы трое цепочкой спустились и подвал по узкой каменной лесенке. Подвал, тут и гадать нечего, выглядел современником дома, перестройке так и не подвергавшимся. Вот уж здесь мне быстро стало ясно, никакого камуфлета[1]ни за что не заложишь так, чтобы он остался незамеченным. Сплошной камень — плиты пола, сводчатый потолок, стены… Две самых обычных двери, справа и слева. Старлей кивнул на левую:

— Ничего интересного. Кладовая для продуктов. Кое-что там оставалось, но мы, виноват, пустили… на нужды действующей армии. Справа — какая-то штуковина, не похожая, по-моему, на научное оборудование, и выглядит вполне целой…

— Потом посмотрим, — прервал я, взял у него фонарь и посветил во все стороны, чтобы осмотреться как следует.

Справа у стены — шесть больших столов, не менее чем полтора метра на три, в луче фонаря прекрасно видно, что от неизвестной аппаратуры остались одни ошметки. Толстые кабели соединяли их параллельно — но были разрублены в двух местах каждый.

Я присмотрелся. Тянувшиеся меж столами кабели немцы обрубили — но оставили пару других — они, надежно прикрепленные к полу железными креплениями, тянулись через весь подвал к стене, потом поднимались по ней к оставшемуся целехоньким распределительному щиту, укрепленному рядом с правой дверью.

Пройдя туда, я распахнул дверь, посветил с порога. Да, многим хорош старлей, но не технарь. Для инженера никакой загадки — всего-навсего стандартный дизель-генератор. Я с такими сталкивался, и довольно давно — немцы их поставляли нам до войны в числе прочего оборудования: ну да, вот и шильдик знакомый, овальная бронзовая табличка с памятной мне эмблемой завода, его полным наименованием и заводским изомером генератора. Ни малейших видимых повреждений — ну, ничуть не секретное оборудование, можно сказать, бытовая нощь наподобие утюга. Правда, этот был гораздо мощнее, чем те, что я видел до войны. С одной стороны к нему шли кабели от распределительного щита, с другой — кабель уходил в потолок. У меня, как у инженера, сразу появились объяснения. Мощная штуковина, определенно, тока должно было хватать не только для освещения, но и для всей этой научной аппаратуры.