Книга Камни вместо сердец - К. Дж. Сэнсом
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Королева Екатерина обещала, что не станет вмешивать тебя в подобные дела. A она из тех, кто умеет выполнять свои обещания.
Я кивнул. Больше двух лет назад, когда королева Екатерина Парр еще была леди Латимер, я спас ее жизнь. Она обещала стать моей покровительницей и никогда не привлекать меня к делам, имеющим политическую подоплеку.
– И давно ли ты видел ее в последний раз? – спросил Джек.
– Еще весной. Она дала мне аудиенцию в Уайтхолле, чтобы поблагодарить за распутывание того сложного дела, касающегося ее владений в Мидленде[12]. Потом, в прошлом месяце, она прислала мне свой молитвенник. Помнишь, я показывал тебе? «Молитвы и размышления».
Мой собеседник скривился:
– Мрачная штуковина.
Я печально улыбнулся:
– Не спорю. Я не понимал, насколько ею овладела печаль. Королева вложила в книгу записку, где выражала надежду, что она обратит мои мысли к Богу.
– Она не станет подвергать тебя риску. Очередное разбирательство, связанное с землей, вот увидишь.
Я благодарно улыбнулся. Изнанку политической жизни Барак знал с самых юных дней, и я ценил его утешение.
– От королевы к Эллен Феттиплейс за один день! – пошутил он. – Тебе придется потрудиться.
– Да. – Я взял у него письмо и, вспоминая свой последний визит в Хэмптон-корт, ощутил, как страх перед новым посещением стискивает мой желудок.
Закончив чтение последнего резюме уже поздним вечером, я присыпал собственные заметки песком. Барак и Скелли уже разошлись по домам, и я направился по Чэнсери-лейн в сторону своего дома.
Стоял идеальный летний вечер. Два дня назад был Иванов день, однако обыкновенные по такому поводу костры и празднества существенно сократили по велению короля. В городе установили комендантский час: ночью по улицам ходили дополнительные патрули, чтобы французские агенты не могли устраивать поджогов.
Оказавшись возле дома, я подумал о том, что больше не испытываю здесь радостного подъема, который ощущал при жизни Джоан – его, скорее, сменило некое раздражение. Я отпер дверь. Дочь моего эконома, Джозефина Колдайрон, стояла в прихожей на тростниковой подстилке, скрестив на груди руки, с отсутствующим и слегка озабоченным выражением на круглом лице.
– Добрый вечер, Джозефина, – проговорил я. Она присела, наклонив голову. Прядка немытых светлых волос выбивалась на лоб из-под ее белого платка.
Отодвинув ее в сторону, она полным беспокойства голосом произнесла:
– Простите, сэр.
Я знал, что она боится меня, поэтому продолжил самым мягким тоном, каким только мог:
– Как обстоит дело с обедом?
Колдайрон посмотрела на меня виноватыми глазами:
– Я даже не начинала еще готовить, сэр. Мне нужно, чтобы мальчишки помогли почистить овощи.
– А где Саймон и Тимоти?
Джозефина заметно встревожилась:
– Э… они с отцом, сэр. Сейчас схожу за ними, и начнем.
И она заторопилась на кухню быстрой и мелкой походкой взволнованной мыши. Я же отправился в гостиную.
В кресле, лицом к окну, сидел мой старый друг и частый гость Гай Мальтон. Повернувшись на звук моих шагов, он изобразил на лице слабую улыбку. В качестве врача Гай обладал кое-каким общественным положением, что, однако, не помешало банде юных прохвостов как-то ночью, два месяца назад, в поисках французских шпионов вломиться в его дом возле Старой Баржи, разорвать в клочки медицинские заметки, которые он делал в течение всей своей жизни, и разгромить оборудование. Мальтона не было дома, иначе его, наверно, убили бы. По происхождению он был испанцем, и его всегда воспринимали как иностранца – смуглолицего и говорившего с непривычным акцентом. Я забрал его к себе, но с тех пор он погрузился в глубокую меланхолию, тревожившую меня.
Я опустил сумку на пол:
– Как дела, Гай?
Врач поднял руку в приветствии:
– Просидел здесь весь день. Как странно – я всегда считал, что если однажды останусь без работы, время будет едва влачиться, однако теперь оно пролетает совершенно незаметно.
– Барак говорит, что Тамасин жарко, – сказал я и с удовольствием заметил, что на лице медика появился интерес.
– Я приму их завтра. Не сомневаюсь, что у них все в порядке, но мое посещение ободрит обоих. Его в первую очередь. Тамасин воспринимает ситуацию спокойно. – Он помедлил. – Я сказал, что приму их здесь. Надеюсь, что это не слишком бесцеремонно с моей стороны?
– Конечно же, нет. И, как тебе прекрасно известно, я рад видеть тебя здесь столько, сколько тебе будет угодно.
– Спасибо тебе. Боюсь, что, если я вернусь туда, произойдет то же самое. Отношение к иноземцам портится день ото дня. Посмотри-ка сюда! – Доктор Мальтон указал на мой сад за ромбиками окна.
Подойдя к окну, я выглянул наружу. На дорожке, уперев руки в тощие бока, стоял мой эконом Вильям Колдайрон, со свирепой улыбкой на бледном, заросшем серой щетиной лице. Оба моих слуги, высокий четырнадцатилетний Саймон и Тимоти, коротышка двенадцати лет, строевым шагом маршировали перед ним взад и вперед с метлами на плечах. Колдайрон следил за обоими строгим единственным глазом – другой прикрывала широкая черная повязка.
– Направо! – скомандовал он, и мальчишки неуклюже повернулись. Я услышал голос Джозефины, доносившийся от дверей кухни. Ее отец резко повернулся к окну кабинета. Открыв его, я резким голосом окрикнул его:
– Вильям!
Колдайрон повернулся к мальчишкам.
– А ну, в дом, и займитесь обедом мастера! – крикнул он. – Заставляете меня попусту тратить время на вашу маршировку!
Мальчишки ответили ему яростными взглядами.
Я повернулся к Гаю:
– Святые угодники, ну и тип!
Мой друг устало качнул головой. Мгновение спустя в дверях показался сам Колдайрон. Поклонившись, он стал навытяжку. Как всегда, мне было трудно смотреть ему в лицо. Длинный и глубокий шрам тянулся по лбу эконома от отступивших волос, продолжаясь до угла его рта. Когда я нанимал этого человека, он сказал, что шрам остался от удара шотландским мечом, полученного больше тридцати лет назад в битве при Флоддене[13]. Как всегда при общении с увечными, я ощутил прилив сочувствия, повлиявший на мое решение нанять его, как, впрочем, и тот факт, что после двух учрежденных королем внушительных налогов мне приходилось экономить, а он не просил многого. Но, по правде сказать, Вильям не слишком понравился мне даже тогда.