Книга Возвращение в Мэнсфилд-Парк - Джоан Айкен

Эдмунд со всей благожелательностью, свойственной его отзывчивой натуре, тотчас остановился и спросил, чем он может быть полезен кузине.

Со дня появления Сьюзен в Мэнсфилде Эдмунд проникся к ней неподдельным уважением за живость, усердие и добросердечие, с которыми та выполняла задачу поистине нелегкую, занимая и развлекая леди Бертрам. Со временем восхищение его переросло в самую горячую привязанность. Обладая характером тихим, сдержанным и найдя в своей жене Фанни тот же спокойный, кроткий нрав, он не мог не восторгаться Сьюзен — натурой деятельной и кипучей, умевшей находить удовольствие в унылой и скучной, размеренной жизни Мэнсфилд-Парка.

— Я хотела до того, как вы покинете нас, узнать твое мнение о положении кузины Марии, — призналась Сьюзен с обыкновенной своей прямотой.

Оба брата застыли в изумлении.

— Скажи на милость, как ты об этом прознала? — с немалой досадой в голосе воскликнул Том. — И позволь осведомиться, кузина Сьюзен, отчего тебе вздумалось вмешиваться в это дело?

Лицо Тома залилось краской гнева, и Сьюзен тотчас поняла, что допустила ошибку, обратившись к младшему из братьев: кузен ее наверняка почувствовал себя уязвленным, видя, что суждение нового главы семьи оставляют без внимания. Она тут же попыталась исправить оплошность.

— Сказать по правде… я собиралась спросить совета у вас обоих, но в последнее время Эдмунд бывал в обществе тетушки Бертрам чаще, чем ты, Том, и я обратилась к нему, полагая, что кузену Эдмунду легче судить о ее нынешних чувствах. Мне страстно хочется узнать и твое мнение — следует ли говорить тетушке о недавнем событии? Или ты полагаешь, что новость лишь напрасно ее расстроит?

Интерес, проявленный кузиной к его образу мыслей, ничуть не смягчил новоявленного сэра Томаса. Сьюзен заподозрила, что он предпочел бы почтительное обращение, подобающее его новому титулу, взамен по-родственному фамильярного «Том».

Кузен повторил еще более сухим и холодным тоном:

— Могу я осведомиться, кузина, каким образом история эта дошла до твоих ушей? Я не подозревал, что о ней судачат везде и всюду. По моему глубокому убеждению, чем меньше о ней станут говорить, тем будет лучше.

— Кто бы стал возражать против этого? — с замечательным спокойствием ответила Сьюзен. — Уверяю тебя, у меня и в мыслях не было «судачить везде и всюду» о кузине Марии. Да и зачем мне это, я ведь даже не была с ней знакома. Я лишь хотела заручиться мнением твоим и Эдмунда, хорошо ли будет держать вашу матушку в неведении, принимая во внимание, что какому-нибудь словоохотливому соседу, прочитавшему заметку в газете и пребывающему в заблуждении, будто леди Бертрам все известно, быть может, вздумается отпустить замечание или задать вопрос о мисс Марии.

— Дело это непростое, — после недолгого раздумья отозвался Эдмунд, поскольку его брат хранил молчание. — Как ты полагаешь, Том? Матушку и вправду до крайности огорчило бы напоминание о прошлом? Может статься, известия о Марии обратят мысли матушки к дням бесчестья нашей сестры, когда отец был еще жив, и усилят боль горькой утраты, ведь рана еще так свежа.

Том глубокомысленно нахмурился.

— Матушка приняла весть о кончине отца с необычайной стойкостью и силой духа, — проговорил он, чуть помедлив.

Сьюзен пришло на ум, что взамен «стойкости» и «силы духа» следовало бы употребить слово «бесчувственность». За четыре месяца, прошедших со дня отъезда сэра Томаса в Вест-Индию, леди Бертрам успела привыкнуть к отсутствию супруга во главе стола за обедом или за вечерним чаем и безвозвратность, заключенную в известии о его смерти, приняла едва ли не равнодушно. Временами она вздыхала, говоря: «Как же нам недостает сэра Томаса», — но в голосе ее звучало не больше скорби, чем если бы речь шла о долгой отлучке мужа.

— Возможно, нам надобно спросить мнение Джулии, — добавил Том.

— Не думаю, что сестрица Джулия судит об образе мыслей матушки более справедливо, глубоко и вдумчиво, нежели кто-либо из присутствующих здесь, — нетерпеливо возразил Эдмунд. — А к чему склоняешься ты сама, Сьюзен?

— Я почитаю за лучшее ничего не скрывать от тетушки, — без колебаний ответила Сьюзен. — С должной заботой и осторожностью следует выбрать минуту, когда леди Бертрам пребывает в добром расположении духа, а не охвачена беспокойством и тревогами, когда у нее довольно досуга, чтобы предаться раздумьям или утешиться, направив свои мысли на иной предмет. Разумная осмотрительность помогла бы смягчить потрясение.

— Полагаю, ты права, — заключил Эдмунд. — Матушка не склонна к скорым решениям, мысли ее текут неспешно; надобно дать ей время обдумать все в уединении или в узком семейном кругу, где можно посоветоваться и обменяться суждениями. Да, я определенно нахожу, что матушке следует открыть правду, разумно выбрав время. А что скажешь ты, Том?

— Мне хотелось бы знать, — заговорил Том, оставив без внимания вопрос брата, — как Сьюзен проведала об этой истории?

— А как, по-твоему? Мне только что рассказала Фанни, когда я помогала ей укладывать вещи, — запальчиво воскликнула Сьюзен, не в силах поверить, что у Тома недостало догадливости, чтобы самому прийти к столь простому заключению. — Откуда же еще мне было узнать, кузен Том? Думаешь, почтовый голубь принес послание?

Первое время после переезда в Мэнсфилд у Сьюзен нередко слетали с языка подобные резкие, грубоватые обороты: за годы жизни в Портсмуте, в окружении братьев, она привыкла не стесняться в выражениях. Благоговение перед великолепием ее нового обиталища и природная восприимчивость помогли ей в скором времени обрести изящество манер и изысканность речи, чему немало способствовали мягкость и утонченность обращения ее сестры Фанни, взятые Сьюзен за образец. Однако подчас язык подводил мисс Прайс, и ей случалось сгоряча выпалить что-нибудь необдуманное; нетерпение брало верх над рассудительностью, и в речи Сьюзен прорывались прежние дерзкие, колкие нотки. Впрочем, подобные промахи случались все реже, ибо никто острее самой мисс Прайс не сознавал полнейшую их непозволительность. Каждая такая оплошность заставляла Сьюзен краснеть от стыда и терзаться за невоздержанность, и она обещала себе впредь властвовать собой и следить за словами. В девяти случаях из десяти причиной этой досадной грубости манер служили споры с кузеном Томом. Непостижимым образом, сами того не желая, кузен с кузиной умудрялись выводить друг друга из терпения. Том с давних пор, пусть и не вполне сознавая это, считал Сьюзен незваной гостьей в Мэнсфилде и никогда не давал себе труда преодолеть это нелепое и вздорное чувство; Сьюзен же сердило, хотя она и не заговаривала о том, надменное, снисходительное покровительство Тома. Она охотно признавала главенство тетушки и дяди и, питая глубокую благодарность к обоим за их добросердечие, радушие и благожелательность, неизменно спешила исполнить любое их повеление, но решительно не желала с той же кротостью покоряться власти кузена Тома, весьма откровенно давая ему это понять.

Острый живой ум и детство, проведенное в окружении непоседливых, шаловливых братьев, сделали Сьюзен опасной соперницей в спорах; что же до Тома, тот, обладая умом самым обыкновенным, никогда не блистал в словесных состязаниях, а в учении уступал младшему брату Эдмунду. Когда Сьюзен впервые прибыла в Мэнсфилд, Том, которому исполнилось в ту пору двадцать шесть лет, медленно поправлялся после жестокой лихорадки; ослабленный и изможденный, он поначалу был рад обществу простой, милой, услужливой четырнадцатилетней девочки, всегда готовой сыграть с ним шахматы, развлечь его чтением или исполнить любое другое его пожелание. Однако по мере того как силы к нему возвращались, росло и желание верховенствовать. Том сызмальства привык командовать младшими сестрами, а позднее и робкой, застенчивой кузиной Фанни; обладая добрым и щедрым нравом, он нередко дарил девицам подарки, но держал себя важно и заносчиво; от Сьюзен он ожидал куда большей почтительности и любезности в обращении, нежели та готова была выказать. Сьюзен вовсе не желала покоряться воле кузена Тома, пребывая в убеждении, что тот во всех отношениях, кроме разве что наружности, значительно уступает младшему брату. Оправившись от тяжелой болезни, Том превратился в обворожительного молодого джентльмена с приятной внешностью и открытым лицом, хорошо сложенного, приветливого и обходительного, если только ни в чем ему не противоречить, и готового со всей сердечностью блюсти интересы других, если это не нанесет урона ему самому. Однако в вопросах более значительных и серьезных Сьюзен ставила младшего из братьев Бертрам много выше, почитая Эдмунда за человека необычайного ума и начитанности, справедливого и мудрого, приверженного строгим принципам, тогда как Том представлялся ей натурой неглубокой или, во всяком случае, не склонной предаваться размышлениям. Даже жестокий недуг не смог заставить его перемениться.