Книга Дом над Онего - Мариуш Вильк

— Это он из лучших побуждений, — пояснил Леша.

— Ну, дети мои, за работу, — отец Николай отправил Лену, Лешу и послушниц в часовню — готовить храм к молитве. Младший лейтенант Лева остался караулить служебную лодку. Саша достала блокнот.

— Почему вы, поляк — а стало быть, наверное, католик, — так близко к сердцу принимаете судьбу православной часовни?

Я не успел ответить. К дому подъехал грузовик с бабушками в заонежких костюмах — вышитые рубахи, красные сарафаны. Грянула песня:

Ты, хозяин, благослови,

Господин, благослови,

Трижды по избе пройди,

Слово вымолви…

— Это наш хор, — объясняю я Саше.

Хористки с энтузиазмом принимаются за работу. Накрывают столы: одна налетушки[12]в миску выкладывает, другая калитки[13]достает, третья овсяный кисель разливает, четвертая рыбниками хвалится… А между ними кружит, напевая, Надежда Кузьминична[14]— хормейстер. Слегка навеселе. У Кузьминичны сегодня день рождения, а тут еще выступление перед батюшкой. Разве не повод опрокинуть рюмочку — для храбости?

— Так что с этой часовней? — не отступает Саша.

— Во-первых, я не люблю ярлыков — «поляк», «католик» и тому подобное. Подумай сама, если я напишу про тебя в своей газете «попадья», кто из читателей догадается, что ты носишь брюки и занимаешься журналистикой?

— А во-вторых?

— Во-вторых — повторю за Витгенштейном[15]: о том, о чем нельзя сказать ясно, лучше молчать.

— Что это значит?

— С тех пор, как я поселился в России, меня то и дело спрашивают, кто я — католик или православный. А ведь это одна и та же христианская вера, некогда — вследствие политических сюжетов — расколовшаяся на два вероисповедания, которые со временем обросли догмами, доказывающими правоту каждого из них. Слова, слова и еще раз слова. А разве можно вести словесные баталии о Неизъяснимом? Я филолог и люблю слово, но убежден, что вначале было молчание.

— То есть вы не связываете себя ни с какой религией?

— Скажу иначе: моя вера не требует слов. Уверяю тебя, Саша, если бы здесь стояла буддийская пагода, я бы заботился о ней ничуть не меньше.

— Почему?

— Потому что мне одинаково близки все религии, если они не призывают к насилию, — от саамского шаманизма до обета молчания Томаса Мертона. В религии, как и в искусстве, меня восхищают вершины человеческого духа, будь то византийская икона или ламаистская танка, Преображенская церковь в Кижах, буддийская святыня в Полоннаруве[16]или собор Парижской Богоматери, вака[17]Сайгё[18], псалмы Давида или «Римский триптих» Иоанна Павла II. Если отбросить sacrum, как это попытались сделать большевики, нам останутся лишь алкоголь да бред — чтобы убедиться в этом, достаточно оглядеться по сторонам. Прежде чем начать развивать здесь туризм, как Юра Наумов[19], или устраивать пленэры для художников, как Галина Скворцова[20], не говоря уже о добыче урана (мечта олигарха Дерипаски), надо вернуть здешнему пейзажу его сакральный смысл. Другими словами, духом здесь укорениться. Я думаю…

— Думать — занятие небезопасное, — засмеялся отец Николай, — лучше помолиться.

В часовне пахло ладаном. Видимо, батюшка уже успел выкурить большевистских бесов. Стена, на которой еще вчера белели полосы птичьего помета (под самым сводом птицы свили гнездо), теперь сверкала. Гнездо исчезло. У стены стоял крест из Вигова. Иисус уже не казался всеми покинутым, как на чердаке у Кузнецова. Через дыры в полу дуло — от сквозняка дрожало пламя свечей. Лена с Лешей читали псалмы. Послушницы следили за свечками.

Часовня потихоньку заполнялась людьми. Бабушки входили опасливо, суетливо поправляли платки на головах, украдкой поглядывали по сторонам. Потом сбились в стайку вокруг Кузьминичны. Константин Федорович — единственный кондобережанин на богослужении! — присел в сенях на ступеньку, не решаясь сразу войти. Ваян забыл снять шапку, пришлось его толкнуть. Виталий прятался за камеру, делая вид, что поглощен съемкой. Только отец Николай со своей компанией чувствовал себя как дома. Сразу приступили к молитве.

Так в этой, казалось, Богом забытой часовне — пустой, без икон, разоренной людьми и загаженной птицами — проходило богослужение. Первое со времен финской оккупации, когда тут молились вражеские солдаты. Богослужение, которым отец Николай со своей паствой — несколько бабушек из Великой Губы, один местный старик, мы с Натальей и двое наших городских приятелей — напомнили об этой часовне Господу.

Было в этой службе что-то от обрядов времен раннего христианства. Первая христианская община, поглощенная ритуалом, не слишком понятным для постсоветских язычников.

Постязычники в это время выпивали (праздник ведь) да заглядывали в окна.

Скажу больше — не все члены общины разбирались в том, что происходит. Бабушки не вовремя били поклоны и невпопад крестились. Ничего удивительного — в комсомоле ведь этому не учили. Константин Федорович, положив земной поклон, не знал, когда можно подняться. А может, спину прихватило — все-таки бывший мастер спорта Советского Союза. Виталий, вместо того чтобы приложиться к кресту, снял его крупным планом. Только Баян попадал в такт, точно повторяя все Лешины действия. И все равно во время этого убогого богослужения я ощутил нечто, чего мне всегда недоставало в сытых западных храмах.

— Сегодня мы открыли новую страницу в истории Заонежья, — сказал в заключение отец Николай. — Она написана благодаря польскому писателю. Однако в отличие от книги, где любое предложение можно вычеркнуть или исправить, свою жизнь человек пишет сразу набело. Этот день уже не вычеркнешь.

После молебна — шумное застолье: блюда заонежской кухни, в том числе рыба по-польски (следы польских разбойников Самозванца в Заонежье) и карельские яства: прежде всего знаменитая «каларуокка» (уха по-старокарельски) и «секали» (пюре из перловой каши, гороха и костного мозга), далее дичь от компании «Баян & Виталий» (гусь, запеченный в глине и рябчики по-вепсски), деликатесы от прихожан отца Николая (палия в сметане, сиг по-петровски и фирменный судак а-ля Озолин в вине), а еще Наташина долма (голубцы — баранина с рисом в листьях молодой свеклы, — запеченные в русской печи). Из закусок — грибы на любой вкус (вы когда-нибудь пробовали квашеные грузди?), разные диковинки, например медвежье сало; наконец, овощи с нашего огорода в виде всяких фантазий — цветная капуста, маринованная с аронией, бобы с лисичками и так далее. Напитки на выбор — кому кагор, кому вода, кому брага.