Книга Если он поддастся - Ханна Хауэлл

– Кто ты? – спросила Олимпия у мальчика.

– Томас Пеппер, миледи, – представился тот. – Я чистильщик обуви. – Он поморщился. – А еще я иногда чищу котлы, иногда подтираю грязь, иногда…

– В общем, мастер на все руки, – перебила Олимпия. – Я все хорошо поняла.

«Даже слишком хорошо», – добавила она мысленно. Граф перестал обращать внимание не только на свою родню. В его собственном доме накопилось множество проблем, требовавших срочного разрешения, – это было очевидно. После своего знакомства с ним на свадьбе ее племянницы Пенелопы и его друга Эштона Олимпия не раз, сталкиваясь с ним, замечала, что он все более и более отдавался пьянству и распутству (впрочем, их встречи были редкими и короткими, а та неловкая ситуация, когда он помогал ей сесть в карету, стала самой запоминающейся). У нее сложилось впечатление, что этот человек дошел до той точки, когда волнует лишь одно – чтобы была бутылка под рукой и девица в постели. И Олимпии оставалось только надеяться, что ей удастся вытащить его из этой пропасти.

– Проводи меня к его милости, Томас, – сказала она мальчику.

– Пожалуйста, сюда, миледи.

Шагая следом за мальчуганом, Олимпия решила, что нелишним будет получить кое-какую информацию о его светлости и узнать, как вообще обстояли здесь дела.

– Дворецкий ведь не до конца предан лорду Филдгейту? Я права?

– Да, миледи. Он получает деньги от этой старой ведьмы за то, что шпионит за его светлостью. И одновременно получает жалованье у хозяина. Вы одна из тех, кто писал письма его светлости?

– И я, и его сестра. Письма перехватывал дворецкий, так ведь?

– Да, это его рук дело. Надеюсь, там не было ничего секретного. Потому что теперь это больше не секреты.

– Я была очень осторожна в выражениях.

– Это умно!

– Хотелось бы так думать. И еще хочется быть уверенной, что младшая сестра его светлости была столь же осторожна. Потому что я подозреваю: все, о чем она писала брату, тут же становилось известным… э… старой ведьме.

– Так оно и было. Библиотека – это вот здесь. – Мальчик остановился перед высокой двустворчатой дверью. – Его светлость там один, но не вполне здоров, если вы понимаете, о чем я…

– Прекрасно поняла, что ты имеешь в виду. У меня среди родичей много мужчин. – Олимпия усмехнулась. – Не мог бы ты заварить чай покрепче? Или, может, перекусить? Для желудка было бы полезнее сытно поесть. Хотя голова – важнее.

– Да, миледи.

Мальчуган поспешно удалился, а Олимпия повернулась к дверям, ведущим в библиотеку. Это были весьма впечатляющие двери – из толстого дуба, украшенные резьбой на средневековый манер. Когда-то Малламы, вероятно, были очень богаты. Она знала о том, что Брент вместе с Эштоном успешно вкладывали деньги, поэтому ей стало интересно, во что графу обошлись все его попойки, девки и азартные игры. Неужели он не понимал, что попал в ту же ловушку, что и его предки?

Отбросив эту мысль, Олимпия распахнула двери и шагнула в комнату. Попросить разрешения войти – так поступил бы любой воспитанный человек, но в данный момент ей было не до политесов. А еще ей не хотелось получить отказ и оказаться в ситуации, когда пришлось бы через запертую дверь кричать графу, что ей надо с ним пообщаться.

Лорд Филдгейт лежал на канапе, и глаза его были закрыты. В результате разгульного образа жизни морщины на его красивом лице стали более глубокими и отчетливыми, чем раньше. Когда Олимпия подошла поближе, до нее донесся запах спиртного. Следов от пролитого вина на полу она не увидела, как не увидела поблизости недопитого бокала. Вид же у графа был довольно опрятный, и одежда оказалась в полном порядке, поэтому Олимпия предположила, что запах – это результат ночной попойки. От ее отца по утрам частенько пахло именно так. Ей тогда казалось, что все спиртное, что он выпил накануне, выступало через поры. «Брент Маллам действительно спивается», – подумала она.

Когда Олимпия приблизилась к изножью канапе, он неожиданно открыл глаза и посмотрел на нее. Она чуть не застонала, встретив взгляд этих прекрасных темно-серых глаз. Именно их она с особой остротой вспоминала всегда при упоминании его имени. Сейчас глаза были затуманены усталостью, а белки испещрены красными прожилками. Он хмуро смотрел на нее какое-то время, а потом, заторопившись, неловко поднялся.

– Что вы здесь делаете, миледи?

– Пожалуйста, садитесь, Филдгейт, не то упадете. – Олимпия подавила желание подскочить к нему, схватить за руку и поддержать – он стоял перед ней, чуть покачиваясь. – Пожалуйста, сядьте. Я не смогу удержать вас, если вы сейчас рухнете.

Брент осторожно опустился на канапе и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы унять головокружение, появившееся после того, как ему пришлось резко встать, чтобы поприветствовать даму. Было очевидно, что Филдгейт пытался скрыть смущение.

«Но я ведь не приглашал леди Олимпию Уорлок в свой дом, не так ли? – подумал граф. – Так что пусть принимает меня таким, какой я есть». Хотя ему очень хотелось бы, чтобы она не застала его страдающим от похмелья. Заглянув же в ее голубые глаза, Брент увидел в них намек на жалость и мысленно выругался. Отвращение он мог бы вынести, но жалость такой сильной и красивой женщины… Ему захотелось куда-нибудь исчезнуть. Ощущение собственной слабости было нестерпимым. И как реакция на это возникло желание выкинуть ее из дома. Но все же любопытство взяло верх. После их знакомства на свадьбе Эштона и Пенелопы он не так часто встречал леди Уорлок – лишь пару раз перебросился с ней вежливыми фразами на каких-то светских вечерах. Но почему она оказалась в его доме?..

– Почему вы здесь? – спросил граф. А потом вдруг вспомнил, что теперь Олимпия одна из родственниц его давнего доброго друга. – Что-нибудь случилось с Эштоном?

– Помимо того, что его чадолюбивая жена готовится принести ему еще одного ребенка? Нет, ничего, – ответила баронесса и повернулась на тихий стук в дверь. – Сейчас мы поговорим о причине моего визита к вам.

Открыв дверь, она впустила мальчика и сильно нервничавшую служанку с подносами в руках. На одном подносе был чай, на другом – еда. Брент попытался вспомнить, как зовут его слуг, – и не смог. Но он все же поблагодарил мальчика, протянувшего ему высокую кружку со знаменитым средством от похмелья его конюха Мэтта.

Устыдившись, что слуги так хорошо осведомлены о жалком состоянии, в котором он пребывал, Брент сосредоточился на том, чтобы осушить кружку до дна. Когда он ее прикончил, слуги уже налили чашку крепкого чая и положили на тарелку еды. Такой еды, которая могла бы успокоить его раздраженный алкоголем желудок. Пока граф приходил в себя после снадобья Мэтта, Олимпия подошла к мальчику, осторожно взяла за слегка запачканный подбородок, а другой рукой провела по щеке.

– Это новая отметина, – тихо проговорила она и пристально посмотрела ему в глаза. – Кто это сделал?

– Помощница кухарки Молли, – не колеблясь ответил мальчишка, подчинившись властному тону Олимпии. – Я хотел взять мыло, а Молли считает его своим. Но я ведь знаю: вам понравилось бы, если бы у того, кто приносит еду, были чистые руки… и все остальное.