Книга Холодный город - Холли Блэк

– Это его имя, – вздохнул Эйдан. – Габриэль. Другие вампиры так его называли, когда привязывали меня к кровати.

– А! – последним рывком она вытащила одеяло и бросила его Габриэлю.

Сердце бешено билось у нее в груди, но теперь к страху примешивался азарт. Она всех спасет.

Внезапно за дверью послышался шорох, ручка начала поворачиваться. Тана вскрикнула, запрыгнула на кровать и, перескочив через Эйдана, бросилась к окну. Мешок для мусора легко оторвался, впустив в комнату золотой свет вечернего солнца.

Габриэль зашипел от боли и плотнее завернулся в одеяло, стараясь спрятаться за комод.

– Солнце еще высоко, – закричала она срывающимся голосом. – Не входите!

Движение за дверью прекратилось.

– Ты не можешь оставить меня здесь! – сказал Эйдан, когда Тана налегла на раму, за долгие годы разбухшую от дождей. Мышцы горели огнем, она еще раз дернула раму, пытаясь поднять ее вверх. С громким скрипом та немного приоткрылась. Хоть бы этого хватило.

Прохладный ветерок пах жимолостью и свежескошенной травой.

Посмотрев на кучу из одеяла и курток за комодом, где прятался Габриэль, Тана сделала глубокий вдох.

– Я не оставлю тебя, – сказала она Эйдану, – обещаю.

Сегодня больше никого не убьют. Только не тех, кого она может спасти. Уж конечно не человека, которого она когда-то любила (или думала, что любит), даже если он оказался ничтожеством. И не мертвого парня, который дает хорошие советы. И, как она надеялась, не ее.

Наклонившись вперед, она высунулась в окно, не обращая внимания на старую краску и занозы от посеревшего со временем дерева. Тана бросила сумочку вниз, а затем ей пришлось немного поерзать, чтобы пролезли грудь и бедра, ухватиться за обшивку стены и подтянуться вперед. Падение в кусты вниз головой было коротким, но болезненным. Несколько секунд солнце казалось слишком ярким, а трава слишком зеленой. Тана, чувствуя себя ослепленной, перекатилась на спину.

Она была в безопасности. По небу плыли мягкие, похожие на сахарную вату облака, превращаясь в горы, в крепости, в распахнутые рты, полные острых зубов, в руки, тянущиеся с неба, в языки пламени…

Порыв ветра заставил ветви деревьев вздрогнуть и сбросить вниз несколько ярко-зеленых листьев. В траве рядом с плечом Таны зажужжала муха, заставив ее подумать о телах внутри дома, о том, как другие мухи садятся на них, о белых полупрозрачных личинках, которые вылупятся из яиц и начнут проделывать ходы в плоти, бесконечно размножаясь, пока не покроют комнату шевелящимся ковром. А потом не останется никаких звуков, кроме жужжания прозрачных крыльев.

Тана задрожала, как деревья, стоявшие вокруг. Руки и ноги затряслись, накатила такая волна тошноты, что она едва успела подняться на колени, прежде чем ее вырвало в траву.

«Ты обещала, что можно будет перевести дух», – напомнила ей какая-то часть сознания.

«Не сейчас, не сейчас», – сказала она себе, хотя сам факт попытки заключить сделку с собственным мозгом свидетельствовал, что дела не слишком хороши.

Встав на ноги, Тана попыталась вспомнить, где остался ее автомобиль. Она спустилась по газону к ряду оставленных вчера машин и пошла вдоль него, прикасаясь к капотам. Каждый раз, когда она замечала оставленные внутри вещи: свитера, книги, бусы на зеркалах заднего вида – мелочи, за которыми хозяева никогда не вернутся, – опять поднималась волна тошноты. Наконец она добралась до своего «Форда Краун Виктория», открыла скрипучую дверцу и скользнула на переднее сиденье, вдыхая знакомый запах бензина и масла. Она купила машину за тысячу долларов на свой семнадцатый день рождения и закрасила царапины желто-зеленой краской, так что она стала похожа на побывавшую в руках вандалов полицейскую машину. Отец помог перебрать мотор – в один из тех коротких периодов, когда он в очередной раз вышел из горестного забытья и вспомнил, что у него есть дочери.

Машина была большой, тяжелой и расходовала бензин с неутолимой жаждой. Захлопнув дверь, Тана впервые с тех пор, как вышла из ванной, – а возможно, даже с тех пор, как приехала на вечеринку, – почувствовала, что контролирует ситуацию. И задалась вопросом, как долго это продлится.

Глава 4

Почему боятся смерти? Это самое прекрасное приключение в жизни.

Чарльз Фроман

У Таны был секрет, о котором она никому не рассказывала – сон, повторяющийся снова и снова. Иногда она могла не вспоминать о нем несколько месяцев, а иногда он целую неделю снился ей каждую ночь. В этом сне они с матерью были вампирами – одетыми в просторные белые платья с рюшами на вороте и подоле.

Они бегут сквозь ночь, словно в страшной сказке, где говорится о крови, зимних лесах и о девушках с черными, как вороново крыло, волосами, алыми, как розы, губами и острыми белыми, как молоко, зубами.

Каждый раз они заражаются по-разному, но обычно первой заболевает Тана. Эта часть всегда обходится без деталей: она никогда не помнит, ни как это вышло, ни кто на нее напал. Каждый сон начинается с того, что отец тащит ее в подвал, говоря, что не выпустит никогда, никогда, никогда. Тана может плакать, умолять, сходить с ума от горя, заливаться слезами, но его сердце остается каменным. Наконец он устает от ее рыданий и толкает с лестницы.

Она бьется головой о деревянные ступеньки, хватается за перила, чтобы удержаться. Ногти скользят по перилам, но зацепиться она не может. И падает на пол, не в силах дышать.

А потом она садится на холодный пол. Пауки ползут по рукам, где-то в темноте шуршат жуки. Из темноты с писком прибегают мыши и утаскивают в свои гнезда пряди ее волос. Наверху плачет сестра, а мать требует, чтобы отец выпустил Тану. Но каждый раз, когда она называет его жестоким, он вешает на дверь еще один замок, пока их не становится тридцать: тридцать медных замков и тридцать медных ключей. Каждый день он вынужден открывать их все, чтобы оставить на верхней ступеньке миски с водой и кашей, а потом снова запирать дверь на все замки.

Наконец Тана заучивает все звуки открывающихся замков и однажды неслышно поднимается по лестнице с первым поворотом ключей. Отец осторожен, но недостаточно. Когда дверь открывается, Тана прыгает на него. Они катятся вниз по лестнице. Когда она приходит в себя, она уже вампир, а отец лежит рядом без сознания.

Потом мать спускается в подвал и обнимает мягкими теплыми руками. Она говорит, что все будет хорошо и они скоро уедут, но Тане нужно сначала ее укусить. Мать настаивает, говорит, что не сможет так жить – волнуясь, как там ее дочь одна в этом мире, говорит, что хочет всегда быть с ней. Иногда она даже умоляет.

Пожалуйста, Тана, прошу тебя.

Тана всегда кусает ее. Когда она была маленькой, ей снилось, что кровь на вкус как клубничная газировка: если пить слишком быстро, от холода начинает болеть голова. Став старше, она как-то лизнула порез на пальце, и этот вкус – меди и слез – остается в ее снах навсегда. Потом мама кусает лежащего без сознания отца – ей ведь нужна человеческая кровь, чтобы стать вампиром, и это не страшно, потому что от тех, кто еще не до конца превратился, заразиться нельзя. После этого они укладывают его в кровать: наверное, ему нужно отдохнуть. Он спокойно спит, пока Тана с матерью объясняют Перл, что они вернутся, когда она станет старше. А потом надевают длинные платья и бегут в ночь, чтобы вместе охотиться на ночных улицах.