Книга Последний танец вдвоем - Джудит Крэнц

– А ты, по-моему, заслужила. У тебя сегодня опять то самое выражение лица – выражение усталости от жизни.

– О, Сэм!… – застонала Билли и с благодарностью упала в его объятия.

Впервые с того момента, как она избавилась от Коры и начала свой извилистый путь домой, осложненный к тому же необходимостью заезжать в «Ритц», чтобы переодеться, она позволила себе расслабиться.

– У тебя новые туфли? – спросил Сэм.

Билли посмотрела на свои изысканные лодочки от Мод Фризон, которые она забыла оставить в отеле.

– Да. Правда, хорошие? Кора не могла пробыть целый день в Париже и обойтись без магазинов, и я тоже пустилась во все тяжкие. По-моему, это был единственный раз, когда мы с ней присели.

– А за обедом?

– За обедом, конечно, тоже. Ты не поверишь, но Кора потащила меня обедать в «Ритц». Правда, деньги у нее всегда водились, поэтому особой вины я за собой не чувствую.

Билли уже давно поняла, что чем больше правды она сообщает Сэму, тем легче ей вести двойную жизнь. Кроме того, несколько основополагающих моментов «легенды», которую она когда-то изобрела, теперь уже воспринимались ею как истинная правда.

Сэм не сомневался, что дважды в неделю, по вторникам и пятницам, она бросает работу в Национальной библиотеке и отправляется в весьма отдаленный Шестнадцатый округ к какой-то богатой француженке, которая не выходит из дому. Билли якобы дает ей уроки английского и остается там до вечера. Когда же Сэм спрашивал, почему после этих уроков она не приезжает ночевать домой, Билли упрямо заявляла, что хотя бы два раза в неделю она должна спать в своей постели в отеле на улице Месье-ле-Прэнс, дабы сохранять независимость.

«Независимость… Жалкий, ничтожный, избитый предлог, который делает ненавистной саму идею независимости», – устало думала Билли. Независимость – единственное, о чем они с Сэмом непрестанно спорили, пока им это не надоедало, как, например, теперь. Независимость, каждая минута которой была заполнена работой с Жаном-Франсуа над домом, разбором корреспонденции в «Ритце» и необходимым минимумом встреч. На магазины она не могла урвать ни минуты и была счастлива, если ей удавалось выкроить время на педикюр. Она жила на бегу, второпях принимая ванну и переодеваясь на вечер, чтобы поддерживать видимость продолжения светской жизни в Париже. Билли не могла позволить любопытным знакомым вслух обсуждать вопрос, не исчезла ли она окончательно со светского горизонта, и если да, то куда?

Как она могла быть настолько недальновидной, чтобы, познакомившись с Сэмом, возомнить, будто двойная жизнь будет для нее захватывающей игрой? Какие умные планы она строила, как поздравляла себя с тем, что сможет спокойно смотреть в лицо служащим отеля, не вызывая косых взглядов. Как ловко она нашла скромный номер в отеле, удобно расположенном рядом с Люксембургским садом, куда при желании мог приходить и Сэм. Она разработала собственную систему жизни в Париже инкогнито, взяла в ежовые рукавицы Жана-Франсуа, держа его грандиозные замыслы под строгим контролем. Каким-то чудом ей удалось достичь того, что никто не видел ее где не надо и не с тем, с кем надо. И все же с каждым днем двойная жизнь становилась ей все более отвратительна. Билли чувствовала себя раздираемой на части между оживленной, элегантной, роскошной женщиной в бриллиантах, которая всегда становилась центром внимания на светских раутах, – и беззаботной школьной учительницей из Сиэтла, охваченной страстью к Вольтеру и горячей любовью к Сэму Джеймисону.

Как она ненавидела себя за то, что лгала ему! Не прошло и нескольких недель с момента их знакомства, как Сэм сделал ей предложение. Он сказал, что готов поехать с ней в Сиэтл, если она не сможет найти место учительницы в округе Марин. Дилеру на Западном побережье удалось продать две работы с последней выставки Сэма, а если он еще получит пособие от Художественного совета, им больше не придется жить в мансарде. Так что нет никаких причин разлучаться.

Будь Билли и в самом деле школьной учительницей, она приняла бы его предложение не раздумывая, пусть даже оно было слишком поспешным, пусть она едва знала Сэма. Но в своей прошлой жизни Уилхелмина Ханненуэлл Уинтроп Айкхорн Орсини усвоила несколько жестоких уроков о мужчинах без денег и чересчур богатых женщинах. Она не могла позволить себе снова пойти на риск и поддаться порыву.

У нее в руках было одно из крупнейших состояний в мире. Когда-то она сказала Вито, что, даже если захочет, не сможет избавиться от богатства, да она этого и не хотела. Оно по-прежнему имело для нее важное значение. Билли достаточно хорошо себя знала: привычка распоряжаться огромными деньгами въелась в нее до мозга костей. Ту жизнь, которую они вели с Сэмом, она не сможет выдержать долго. С ней можно мириться только потому, что все это временно. Ведь если уж быть до конца честной, на самом деле это почти нищета.

«Да, нищета, самая обыкновенная и неприкрытая нищета!» – думала Билли, так крепко прижавшись к Сэму, что чувствовала удары его сердца. Ласково перебирая его волосы, она с горечью призналась себе, что ей ненавистны эти пять крутых лестничных маршей; ненавистны грубые простыни, раз в неделю сдаваемые в прачечную; ненавистна необходимость выбираться утром на холод из теплой постели в ожидании, пока ненадежное отопление прогреет наконец студию; ненавистны ужины в дешевых ресторанах изо дня в день, ибо в студии имелась лишь небольшая электроплитка. Билли ненавидела крошечную ванну, в которой можно мыться только по частям и которую она должна была делить с кем-то еще. А как унизительно обходиться без букетов любимых цветов… И все те дешевые вещи, которые она с такой радостью покупала в «Галери Лафайетт», чтобы соответствовать новому облику – Ханни Уинтроп, – ей теперь хотелось выбросить на помойку.

Осыпая Сэма короткими поцелуями, Билли думала, что понять ее могла бы только Джессика. Джессика бы поняла, что дело не только в золоте и роскоши, а просто за любовь нельзя платить жизнью в нищенской студии.

Всем сердцем Билли желала жить с Сэмом в покое и уюте, которые они с Жаном-Франсуа запланировали создать в доме на улице Вано. Она мечтала устроить для Сэма большую удобную мастерскую в бывших конюшнях. Они населили бы красивый старый дом тишиной веков и наполнили бы его своей любовью. Конечно, это будет не та блистательная светская жизнь, о которой она говорила Джессике, но зато – их истинная жизнь, воплощение их собственных желаний и пристрастий. Они виделись бы только с теми, кто действительно им приятен, они могли бы путешествовать, куда захотят, они купили бы себе домик на каком-нибудь греческом острове или ферму в Тоскании. Или сидели бы дома и занимались садом – ей все равно, лишь бы быть вдвоем. Если Сэм захочет, они могут даже обедать в «Ритце», где она знает роскошное меню наизусть.

Однако Билли не была уверена, что он примет ее состояние и ту свободу, которую оно ей дает; не могла знать наверняка, что, несмотря ни на что, он будет ее любить.

Все последние месяцы – конец весны и лето – Сэм уговаривал ее выйти за него замуж, и она все больше понимала, что их сексуальное общение не оставляет камня на камне от всех ее контраргументов. Она ссылалась на пресловутую жажду независимости, оттягивала время, придумывая всякие небылицы, и в результате между ними образовался союз, намного более прочный, чем просто отношения двух любовников. И с каждым днем он становился все прочней и прочней.