Книга Карамболь - Хокан Нессер

Как она тонка и как невероятно легко рвется. Эта пленка.

После работы он поехал в супермаркет, в Лер, и купил новые чехлы. Сразу нашел цвет, почти не отличавшийся от цвета сидений, и когда позднее, изрядно потрудившись, сумел натянуть на них в гараже чехлы из эластичной ткани, почувствовал, что все наконец в порядке. Скобки закрыты. «Ничего» взято в скобки. Нанесен завершающий штрих в выработанной после трезвого размышления стратегии безопасности. Все меры приняты, все следы стерты, и он с некоторым удивлением осознал, что с момента трагедии прошла всего неделя.

Нет никаких признаков. Не появилось и намека на то, что ему придется отвечать за произошедшее в те роковые секунды в четверг вечером. В те жуткие и все более нереальные секунды, которые быстро удалялись в темноту прошлого.

Он справится. Он глубоко вздохнул, сознавая, что справится.

Правда, утверждалось — в паре газет и телепередач, за которыми он по мере возможности следил, — что у полиции есть кое-какие зацепки для расследования, но он понимал, что это лишь пустые слова. Неуклюжая попытка создать видимость большей осведомленности и компетентности, чем на самом деле. Как обычно.

Нигде ни словом не упоминалось о красной машине «ауди», стоявшей на обочине поблизости от места происшествия с включенными фарами. Этого он как раз опасался больше всего; возможно, не того, что кто-то обратил внимание на цвет или модель машины — еще меньше на регистрационный номер, — а того, что вообще заметили присутствие там какого-то автомобиля. Ведь мимо все-таки проехало две машины — пока он находился в канаве… или это было, пока он еще стоял на дороге? Уже успело забыться. В любом случае, две машины и мотороллер — это он помнил отчетливо. Водитель машины, ехавшей с противоположной стороны — из Бооркхейма или Линсхёйзена, — мог, в принципе, принять его «ауди» за встречный транспорт, прикидывал он, но двое остальных, должно быть, обратили внимание на стоявший на обочине автомобиль с включенными фарами.

Или это из разряда того, что выпадает из памяти? Из тех мелочей, что задерживаются там на несколько секунд или на полминуты, а затем исчезают навсегда? Трудно сказать, трудно узнать, однако, несомненно, именно этот вопрос не давал ему спать по ночам. Потенциальные, не проявляющиеся свидетели.

В четверг — после нескольких дней молчания в СМИ и через неделю после трагедии — появилась мольба семьи мальчика: матери, отца и младшей сестры. Они выступали по телевидению и радио, их фотографии напечатало несколько газет — с одной-единственной целью: заставить преступника прислушаться к собственной совести и объявиться.

Сознаться в содеянном и понести наказание.

Этот призыв, совершенно очевидно, был лишним доказательством того, что полиция пребывает в растерянности, не имея никаких улик. Никаких зацепок, никаких следов. Когда он увидел мать — темноволосую, неожиданно собранную женщину лет сорока пяти, сидевшую на диване в студии и обращавшуюся, получается, непосредственно к нему, — его поначалу охватил страх, но стоило ей исчезнуть с экрана, как он незамедлительно вновь обрел душевное равновесие. Он чувствовал и понимал, что, конечно, будет периодически подвергаться подобным приступам, но у него всегда найдется достаточно сил, чтобы собраться. Преодолеть слабость. Надо только не терять самообладания.

Приятно сознавать, что оно у него есть, что он обладает главным — волей.

Все же ему хотелось бы с ней поговорить.

Хотелось спросить: зачем?

Что бы это дало, если бы меня на пять лет засадили в тюрьму?

Я убил вашего сына, искренне сожалею, но произошел несчастный случай, и кто выиграет от того, что я сознаюсь?

Его интересовало, что бы она ответила. Неужели у нее действительно нашлось бы в чем его упрекнуть? Ведь всему виной несчастный случай, при несчастных случаях преступников не бывает. Нет вообще никаких действующих лиц, только неконтролируемые факторы и объекты.

Позже, вечером, он стал прикидывать, не послать ли семье анонимное сообщение. Или просто позвонить и изложить свою точку зрения, но понял, что это было бы слишком рискованно, и отбросил все подобные мысли.

Отбросил он и идею послать венок на похороны Вима Фелдерса, которые состоялись в переполненной церкви Кеймер в субботу, через десять дней после трагедии.

По той же причине. Риск.

Помимо родственников и друзей на церемонии присутствовало большинство учащихся и учителей школы Вегерс, а также представители различных организаций, занимающихся жертвами дорожно-транспортных происшествий. Подробную информацию о похоронах он прочел в воскресном номере «Ниуэ Блат», но это оказалось последним бурным всплеском публикаций, посвященных данному делу.

К своему удивлению, в понедельник он заметил, что ему чего-то не хватает.

Будто он чего-то лишился.

«Как в тот раз, когда я потерял Марианну», — подумал он несколько позже с тем же удивлением; сравнение показалось странным, но соотнести хоть с чем-то явно требовалось. С чем-то важным из собственной жизни. В течение десяти дней это кошмарное происшествие владело всем его существом. Проникало в каждую пору, в каждый уголок сознания. Хоть ему и удалось относительно быстро взять панику под контроль, она все же никак не отпускала. Таилась где-то внутри, готовая вырваться наружу. В последнее время его мысли вращались вокруг этой адской поездки чуть ли не каждую секунду — легкий удар и дернувшийся руль, дождь, безжизненное тело парня и скользкая канава… днем и ночью, и когда начали возникать периоды, свободные от этих размышлений, стало почему-то казаться, будто ему чего-то не хватает.

Образовалась некая пустота.

Как после одиннадцатилетнего бездетного брака… да, кое-какое сходство есть.

Видимо, я очень одинокий человек, сообразил он вдруг в те дни. С тех пор как Марианна покинула меня, не осталось никого, кто бы для меня, по большому счету, что-то значил. Ни единой души. Со мной происходят какие-то события, но я не действую. Существую, но не живу.

Почему я не завел себе новую женщину? Почему даже не попробовал? А теперь я вдруг стал кем-то другим.

Кем? Кто же я?

То, что подобные мысли возникли из-за того, что он задавил паренька, разумеется, казалось странным, но он не хотел копаться в этом глубже. Он решил, что не было счастья, да несчастье помогло, и следует что-либо предпринять, попытаться все-таки изменить жизнь, и внезапно — не дав себе времени все взвесить и передумать — он взял и пригласил на ужин женщину. Познакомились они случайно — в столовой; мест, как всегда, не хватало, и эта женщина села за его столик. Он не помнил, видел ли ее когда-нибудь прежде. Вероятно, нет.

Но она приняла приглашение.

Звали ее Вера Миллер. Она была рыжеволосой и жизнерадостной, и в ночь с субботы на воскресенье — через три с лишним недели после того, как он впервые в жизни убил человека, — он в первый раз за последние четыре года занимался любовью.