Книга Куколка (сборник) - Марсель Прево

После этого граф спросил:

– У него есть состояние, у этого Бургена?

– О, небольшой достаток. Дом и земля оцениваются тысяч в сто франков. Говорят, что мать оставила ему бумаг почти на столько же.

Граф улыбнулся. Все то же отожествление господина и раба. Денис, у которого за душой не было и пяти франков, презрительно говорил о двухстах тысячах франках молодого Бургена, так как, говоря об этом, он возвышается до двух миллионов графа своего барина.

Денис продолжал свои пересуды о молодом Бургене.

– В конце концов, это поместье Тейльи очень миленькое со своим прудом, лесом, домом. Там можно чувствовать себя маленьким властелином. И если бы хозяин был из хорошего семейства, то он мог бы принимать все окрестное общество и охотиться в соседних поместьях. Ну, а надо признаться, что, будучи всегда один или с несколькими родственниками из Ненга, такими же купцами, как и его отец, он не очень-то развлекается. Говорят, будто он подумывает продать свое поместье. Господину графу следовало бы купить: в пруду водится рыба… И потом, когда гонят по Виллемору, то она спасается в Тейльи… и таким образом господин граф устроит загон для Бургена.

Уже несколько раз Денис возвращался к этой возможности купить имение Тейльи.

Герсель поднялся на ноги, взял свое оружие. Пуф с веселым лаем скакал вокруг своего хозяина.

– Идем, – сказал граф, – ужинать, Денис!

Оба зашагали по тропинке, которая шла лесом к дороге из Верну в Милансей. Когда они вышли на дорогу, то Денис, который не так-то легко отказывался от какой-нибудь мысли, снова заговорил о Бургене.

– Если господин граф решится купить Тейльи… Я не собираюсь давать советы, но лучше бы поторопиться: молодой Бурген холостяк; если он женится, особенно в этих краях, то его жена, может быть, и не захочет расстаться с имением.

– А разве он собирается жениться? – спросил Герсель, который, как и все землевладельцы, вступив на свою землю, только и мечтает, что о ее расширении.

Денис открыл перед хозяином белую калитку, которая вела в парк Фуршеттери со стороны дороги. Ночь под сенью деревьев парка казалась темной. Но и барин, и сторож знали дорогу настолько же уверенно, как и Пуф, который мелкими шажками бежал впереди них, изредка обнюхивая землю. Затем и огни замка начали мелькать между ветвями.

Денис принялся рассказывать теперь, понижая голос, точно доверяя де Герселю дипломатическую тайну, о том, что молодой Бурген уже два раза просил руки Генриетты, при жизни матери и когда остался сиротой; что отец и мать Дерэмы с радостью были бы согласны, находя, что для девочки это была отличная партия; что девочка отказала без объяснения причин, за исключением той, что она не хотела выходить замуж; что это необъяснимо, так как Бурген – ловкий парень двадцати шести лет, солидный, приятный на вид, к тому же хорошо воспитанный.

Хозяин и сторож дошли до порога замка. Герсель оборвал разглагольствования Дениса:

– До завтра, Денис… Я буду готов в семь часов.

Он вошел в дом, прошел через бильярдную и очутился в передней. Виктор, ожидавший его, взял у него ружье и шляпу.

– Господину графу нечего сказать барышне Дерэм?

– Нет… или, пожалуй, да. Где она?

– В маленьком кабинете.

Маленький кабинет, по соседству со столовой, служил графу для приема фермеров, поставщиков, всех визитеров, которые не имели доступа в гостиную. Дойдя до двери, Герсель увидел, что она была полуоткрыта; через щель он увидел Генриетту Дерэм, сидевшую в кожаном кресле, руки ее были беспомощно вытянуты на коленях. Лампа, поставленная на соседний стол, освещала ее фигуру, еще более бледную, чем всегда, в рамке черного крепа. Она не плакала, не двигалась, но ее лицо выражало отчаяние. И она задумалась так глубоко, что не слышала приближавшихся шагов. Ее слегка передернуло, когда де Герсель вошел. Она сейчас же овладела собой и встала.

– Сударыня, – любезно сказал граф, – мне сказали, что вы ждете меня. Я надеюсь, что не очень запоздал?

Не отвечая на эту вежливость, Генриетта Дерэм сказала:

– Я просто хотела, господин граф, спросить от имени подрядчика, надо ли сруб конюшни на ферме в Виллеморе переделать, надстроив сверху сенник, как было договорено, или поправить ее так, как она была.

– Какого вы мнения об этом?

– Я думаю, что сенник оказался бы полезным. Берто не знает, куда девать свое сено и люцерну, когда урожай бывает выше среднего. Но это вызовет лишний расход в тысячу триста франков.

– Ну, что же, пусть сделают сенник!

– Есть у вас распоряжения на завтра, господин граф?

– Нет, я полагаюсь на вас. Как поживает ваша матушка?

– Она очень устала.

– А вы?

– О, я!.. – Генриетта сделала жест, как будто обозначавший, что сама твердо решилась нисколько не считаться с собственной усталостью, а затем поклонилась, готовая уйти. Граф с любопытством наблюдал за ней. Около двери она обернулась: – Когда вы желаете, чтобы я представила вам сводку счетов по имению?

Было видно, что говоря это, она напрягала всю свою волю, чтобы не упасть в обморок.

– Ну, завтра, послезавтра… когда вам будет угодно. Я не уезжаю раньше конца недели.

– Тогда послезавтра. Я буду готова. В котором часу?

– Угодно вам в девять часов после обеда? Нам уж никто не помешает.

– Это решено, господин граф.

Генриетта сказала эти последние слова еле слышным голосом, а потом ушла, затворив за собой дверь. Но Герсель заметил, что она ушла не сейчас же. Только по прошествии приблизительно полуминуты ее шаги слегка зашумели, а затем стали постепенно замирать по плиткам коридора.

«Странная девушка! – думал граф, сидя в своей комнате первого этажа, после одинокого обеда, так как он переживал приступ мизантропии, во время которого переносил только общество собак и крестьян, и никто из обитателей соседних замков не был извещен о его приезде. – Странная девушка… Она избегает меня, говорит со мной сквозь зубы: можно подумать, что она или боится меня, или ненавидит. А между тем ведь я вовсе не был суров с ней. То, что она просила у меня, я разрешил ей сию же минуту. Ведь вот в двадцать два года три тысячи франков жалованья… Если она пойдет по стопам своего почтенного папаши, то утроит себе это жалование за мой счет. Это стоило бы, по-моему, немного вежливости к хозяину… Ну, конечно… это маленькое новое изобретение в самом разгаре его выполнения. Она без сомнения считает, что то, что я плачу ей, много меньше того, что я ей должен. Воровство своего отца она должна называть возмещением, и, наверное, решила заняться из последних сил возмещением за собственный счет. Ба, да какое мне дело, лишь бы вела, как следует дела по имению! Она, кажется, создана для этого. У нее есть определенная манера давать приказания: все ходят у нее по струнке, и, ей-Богу, я не слышал, чтобы кто-нибудь ворчал на нее. Как жалко, что она считает в принципе обязательным быть со мной невежливой… тем более что она стала очаровательной на вид».