Книга Любовь под облаками - Вера Ветковская

Мать, быстро накрывая на стол, заметила:

— Так ты вышла б наконец, доченька. Его, холостого, могут и не отправить в Австрию. А ему так хочется!

— Это его личные проблемы, — отрезала Галя. — Смешно выходить замуж за человека, чтобы помочь ему решить вопросы его карьеры.

— Он любит тебя, — робко вступилась мать.

— А я люблю макароны с сыром, — отозвалась Галя, — а в Австрии едят совсем другую пищу... Не могу же я пожертвовать ради Саши макаронами... Нет, пусть он жертвует для меня своей Австрией!.. Варька уже спит? Я из Ашхабада привезла ей бирюзовые серьги.

— Спит, давно уже, — ответила Ольга Петровна и, зевая, отправилась к себе в комнату.

Давно погас свет в квартире Тихомировых. Варя с Ольгой Петровной видели третьи сны. Только Галина никак не могла сомкнуть глаз.

Она выжала из минувшего дня массу впечатлений, но день этот выжал и ее как лимон.

Возможно, давал о себе знать страх, который она пережила во время полета и пыталась задавить в себе; возможно, ее «спящее» сердце тронула эта со всех сторон наступающая на нее любовь: Веры и Валеры, Ромео и Джульетты.

Смешно признаться самой себе, но сейчас, слушая шелест весеннего ветра за окном, Галя думала о том, что проворонила свои шестнадцать лет, когда с ней могло случиться самое удивительное событие за всю ее жизнь, но она не позволила тогда любви захватить душу, хлопнула перед ней дверью, прищемив свое сердце.

Федор Ступишин был ее одноклассником. Галя не помнила, когда это произошло с ней, в какую минуту его лицо выступило из череды однообразных мальчишеских лиц и стало, как странная причуда, настигать ее повсюду. Она зубрила историю, и вдруг это лицо с серьезными серыми глазами всплывало перед ней, застилая текст. Она торговалась на рынке с бабулей, покупая творог, и вдруг стыд охватывал ее: ей казалось, что Федор где-то поблизости, смотрит и осуждает ее за скупость. Она спускалась по лестнице с портфелем и глазами отыскивала его высокую, тонкую фигуру возле детской песочницы — они молча шагали в школу. Он на перемене делился с ней яблоком, а она приносила это яблоко домой, подолгу смотрела на него, не решаясь съесть, то и дело прижимая его к горящей щеке. Он подсказывал ей правило, когда она стояла у доски, но Галя не слышала его слов — смотрела в глаза, которые будто плыли ей навстречу.

Чем-то они были очень похожи, их даже иногда принимали за брата и сестру. Прежде всего у них было одинаковое выражение глаз — прямое, решительное, твердое, один и тот же разлет бровей, придававший их лицам какую-то странную отвагу, волна густых волос — у нее темно-каштановых с красноватым отливом, у него — светло-пепельных, на висках русых; у них был почти одинаковый почерк, размашистые, но точные движения, походка. Много общего было и в характерах — оба самостоятельные, независимые в суждениях, привыкшие играть в компаниях главную роль. И книги они любили одни и те же, вернее, Федор с восьмого класса старательно воспитывал Галин вкус, принося ей из своей библиотеки свои любимые: «Моби Дика», Плутарха, романы Диккенса, Апдайка, Камю, Вальтера Скотта; Галя взамен потчевала его Цветаевой, Джейн Остин, Стендалем.

Как ни странно, именно то, что между ними было так много общего, пугало и настораживало Галю. Пугало — и завораживало. Ей казалось, что, если она позволит их дружбе перейти в любовь, Федор, несомненно, будет стремиться главенствовать в их отношениях, ей придется подстраивать свою жизнь под него — одна эта мысль была для нее невыносима.

Федор мечтал стать журналистом, «говорить людям правду», как он выражался. И это пугало Галю. Если он действительно собирается говорить эту самую правду, то его ожидает карьера в весьма отдаленных от столицы местах — это раз. Во-вторых, Галя полагала, что люди не нуждаются в этой так называемой правде: они живут себе и живут. В-третьих, сама она не очень понимала, в чем эта правда состоит. Она знала, что отец Федора совсем недавно получил справку о реабилитации — он попал в плен во время войны, а после того как его освободили вместе с другими заключенными концлагеря под Витебском, попал в еще больший плен на родине — десять лет просидел в лагере под Карагандой. Он-то, наверное, и внушал Федору эту самую правду, не хотел, чтобы прошлое хоронило своих мертвецов. И вообще, считала Галя, журналистика — это не профессия, это хобби. Дело мужчины — сначала наладить все в собственной семье, а потом заниматься всей страной в целом. Страна очень большая, а Галя в ней одна. И она не желала, чтобы у нее в соперницах ходила какая-то правда.

Может, именно поэтому, когда Федор в такой же весенний день объяснился ей в любви, она только скорбно покачала головой, повернулась на каблуках и побежала домой вверх по лестнице. И до конца выпускных экзаменов избегала Федора.

После школы Галя поступила на тренировочные курсы, отучилась десять месяцев и стала летать. Когда ее спрашивали, почему она вдруг решила быть стюардессой, Галя отвечала: «Просто я люблю летать». С Федором они больше не виделись. Он уехал в Ленинград, поступил там в университет. Однажды от него пришла открытка, в которой было написано: «Мне кажется, ты не ту взяла высоту». Галя разорвала открытку в мелкие клочки. Еще неизвестно, кто из них будет летать выше! Она ему докажет! Он еще о ней услышит! Он поймет, кого потерял в ее лице... Злость и возмущение переполняли Галю еще долгие месяцы. И все же в глубине души она чувствовала, что ей не хватает Федора. Может, ей всегда будет его не хватать...

Тот мужчина в «Иллюзионе» с седой прядью в волосах был очень похож на Федора Ступишина...

Олег Градов шагал по бетонке аэропорта Ханоя к лайнеру вместе со своим штурманом.

Погода на трассе была в порядке, но Олег не очень любил этот рейс: климат тяжелый и полет большей частью над сушей: когда идешь над океаном — платят больше.

Бортинженер доложил о том, что самолет исправен, ресурса на выполнение рейса хватит, заправка — согласно заданию. Олег вспомнил, как штурман однажды неправильно подсчитал запас топлива — не учел скорость встречного ветра, тогда еле дотянули до Москвы, — и запросил анализ погоды.

Штурман протянул задание и свой расчет, который Олег просмотрел уже в гардеробе экипажа.

Бригадир бортпроводников Люба Коренева доложила, что ее бригада к вылету готова, питание на двести семьдесят человек, самолет осмотрен, замечаний нет, но Олег, привыкший доверять лишь собственным глазам, наскоро обошел самолет, поглядел на стойки шасси, на обшивку, на рулевые поверхности. Началась посадка. Олег занял место в кабине, пристегнулся и выложил на колени кислородную маску.

— Двери закрыты, пассажиры пристегнуты, — доложил инженер.

Олег глянул на лампочки закрытия дверей и багажных люков и, нажав кнопку рации, запросил:

— Ханой-руление, я — борт 94495, стоянка 8, рейс 024, разрешите запуск!

— Борт 94495, я — Ханой-руление, запуск разрешаю.

Инженер начал запуск двигателей.

— Следуйте за машиной сопровождения строго по разметке через рулежную дорожку 12 и 13, — сказал диспетчер.