Книга Пять баксов для доктора Брауна. Книга 2 - М. Р. Маллоу

— Да что же их так много, сто тысяч мор-рских чертей и одна сушеная каракатица!

На этих словах Джейк треснулся лбом о детскую коляску, из которой тут же свалилось на пол целлулоидное бэби. Поднял штучку, похожую на шляпку гриба. Кажется, все.

— Как это должно выглядеть? — спросил он продавца. — Что собирать-то?

Тот пожал плечами.

— Но как же? Ведь я…

— …понятия не имею! — Джейк открыл глаза и обнаружил себя в постели.

Была утро. Настроение было прекрасное. Картину немного портило «два семьдесят пять, красавчик», но это, в конце концов, мелочь. Д.Э. вспомнил, как долго возился с бутылкой шерри, зажимая между колен — никак не мог открыть. Зажмурился: солнце косо отсвечивало в трюмо. В зеркале образовались цветные пятна: зеленое — от бутылки, два розовых — от грязных бокалов, синее — от флакона, заткнутого сломанной пробкой.

Джейк потянулся со вкусом, хлебнул из горлышка — воды в доме не было ни капли, и, как был, в исподнем, потащился в коридор. Вернулся, собираясь еще поваляться. И тут оказалось, что в комнату проникла фигуристая тетка и теперь роется в ящиках трюмо. Мексиканка или, может быть, португалка, в туфлях на босу ногу, на платье — пятна, вокруг глаз — коричневые круги, во рту — жевательная резина.

— У Мэй Спенсер я имела много вещей, — сообщила она в пространство, закалывая прическу выуженными гребнями. — Красива разных.

Искатель приключений не нашелся, что ответить и медленно опустился на растерзанную постель.

Тут вошла Ширли с корзинкой и всплеснула руками.

— Ой-ой! Кто к нам пришел! Ты моя кисонька!

— Ольрайт, ольрайт! — подскочила визитерша. — Никакого беспокойства!

Ширли поставила корзинку и выразительно посмотрела на выдвинутый ящик трюмо.

— Не положишь на место, помылишь или сломаешь — прибью!

— Никакого беспокойства!

— «Никакого беспокойства», — передразнила Ширли, и захлопнула ящик перед носом у тетки. — Все цацки перетаскала!

— Клала! Я клала вещи на место! — возмутилась мексиканка.

— Ну так и возьми их тогда оттуда, куда ты клала!

— У Мэй Спенсер я имела браслеты, серьги и разные брошка — много!

— Тогда, может, положишь мои гребни на место?

— Она брала меня в свой дом, — мексиканка выдула резиной пузырь, плюхнулась в кресло перед носом поднявшегося искателя приключений, прямо на его одежду, оперлась голым локтем о туалетный столик и повернулась к нему так, как будто никакой Ширли не было и в помине.

— Я не могла говорить не английски, вы знаете. Она заботилась обо мне. Лучше, чем моя мать заботилась, Мэй Спенсер.

Ширли пудрила конопатый нос.

— Слушай, проваливай, а? — взмолилась она.

— Я была шлюха, — призналась мексиканка Д.Э. — Перед тем, как пришла в эту страну.

— Да? — проявил вежливость тот, и потянул из-под нее штаны.

— Люди говорили, она мной торговала, Мэй Спенсер, — голос тетки звучал все более грозно, и, наконец, сорвался на визг. — Она не торговала мной!

Искатель приключений отодвинулся от греха подальше. Ширли в зеркале подняла брови.

— Теперь зато ты у нас святая. Святая Лола.

— У меня не было красивая одежда, ни деньги, — возразила та, внезапно успокоившись. — Никогда не было ничего, вы знаете.

— Э-э-э… — посочувствовал Джейк.

— Я вышла за мужчину, который ничего не делал, — Лола ухватила со столика пилку и взялась наводить красоту на ногти, ничуть не смущаясь ни зверского взгляда владелицы пилки, ни усилий владельца штанов. — Он заставить меня делать за него. Они все одинаковые, мужчины: ты им вещь.

Мексиканка посмотрела на Д.Э.

— Я начала работать на Мэй Спенсер, когда мне было шестнадцать.

— Мисс… — Джейк сделал выразительную паузу.

Мексиканка продолжала сидеть. Ширли открыла круглую штучку и принялась кончиками пальцем мазать щеки.

— Потом наша роза стала вянуть, — сказала она. — Кругом полно молоденьких курочек, только свистни. Болталась по улицам, пока мадам, дай Господь доброй душе, сокровище не подобрала.

Лола молча сняла туфлю и швырнула в нее. Туфля упала на трюмо прямо перед вскочившей Ширли, подняв облако пудры. Ширли закашлялась, схватила туфлю и кинулась на Лолу. Та не растерялась, вцепилась Ширли в прическу. Ширли взвыла. Обе пыхтели, ругались, валяли и возили друг друга по всей комнате так, что искатель приключений подобрал для безопасности ноги. Мексиканка, не прекращая таскать Ширли за волосы, освободила одну руку и, примерившись, с вывертом ущипнула ее за зад.

— Дура толстая! — заверещала та, пытаясь выпрямиться и лягнуть противницу. — Корова! Лахудра! Чтоб тебя клопы сожрали! Чтоб тебе в сортир провалиться!

У нее получилось вцепиться мексиканке в вырез платья. Раздался треск. Д.Э. громко ахнул: на мексиканке не было корсета. Мэй Спенсер знала свой интерес, заботясь о Лоле лучше родной матери.

— А я думала, мои цацки здесь! — Ширли всплеснула руками. — Оль райт, никакого беспокойства!

Бывшая обитательница шикарного борделя схватилась за подранное декольте и выругалась, длинно и заковыристо.

Девицы снова сцепились. Они явно вознамерились переломать друг другу руки, а если получится, то и все кости. Джейк примерился, осторожно вытянул ногу и резко пнул Ширли в каблук. Ширли, мертвой хваткой вцепившаяся в Лолу, запнулась, обе растянулись на полу, а Д.Э. приготовился все отрицать. Растрепанные амазонки вскочили.

— Мэй Спенсер… — продолжала мексиканка, яростно дыша и смущая бюстом.

— Да иди ты со своей Мэй Спенсер!

Мексиканка растопырила ногти, Джейк поднялся, и Ширли живо спряталась за его спиной.

— Пошла вон, — потребовала она из укрытия. — Сейчас же вон пошла!

Мексиканка пожелала ей подцепить триппер, сифилис, — причем, выразительно показывала руками, как именно будет выглядеть лицо Ширли с провалом вместо носа, — проказу, холеру, чуму, получила ночным горшком (к счастью, пустым) в спину, и утекла из комнаты.

— Крысища! — Ширли вынула из корзинки четыре жестянки: две и две.

— Купила чуть не по пятьдесят центов штука, — вздохнула она. — Может, к вечеру добуду еще чего-нибудь. Чертовы спекулянты, совсем стыд потеряли. А я оставлю сдачу, да?

Д.Э. кивнул. Проглотил липкую слюну. Понадеялся, что очередь за супом на углу Девятой улицы закончится раньше, чем сам суп.

— О, — сказали вдруг рядом, — как йа отшень рада вашей любезность остаться жив. Это есть так мило. Я думаль, тут убиваль.