Книга Гимн настоящей стерве, или Я у себя одна - Елена Ямпольская

После тридцати мы, разумеется, еще не думаем о перспективах лицевой хирургии. Мы боимся не состариться, а окончательно и бесповоротно повзрослеть. Чем дольше тебя называют девочкой, тем труднее стать женщиной. Иногда я с ужасом думаю: а что дальше? Неужели превращение в Аркадину: «Я никогда не думаю ни о старости, ни о смерти… Я, милая, держу себя в струне, как говорится… Вот вам — как цыпочка. Хоть пятнадцатилетнюю девочку играть…»? Правда, я замечала, что в профессиональной среде искусственное омоложение мне категорически не нравится. На фразу: «Неужели та самая?.. Такая молодая!..», я реагирую убийственной миной, которая старит меня лет на десять. Если бы кто-то в служебной обстановке обозвал меня девочкой, я бы решила, что это новенький или сумасшедший. А вероятнее всего, сумасшедший новенький.

Там, где мы более или менее состоялись, нам хочется выглядеть взрослыми. В личной жизни всегда предпочтительнее оставаться милой малышкой, сладкой крошкой. Оу, бэби, ай дид ит фо ю… У тех, кто, кроме личного, ничем не занят, проблема решается просто. Беспомощный идиотизм обеспечивает звание девочки до шестидесяти и старше. Но действительно ли мужикам нравится, чтобы мы тянули свою весну до пенсии?..

Сам по себе возраст не смертелен. Во всяком случае, не смертелен достаточно долго. Однако коктейль «возраст — мужское внимание» замешан на чистом мышьяке. Не пей вина, Гертруда. В тридцать с нами заигрывают значительно реже, чем в двадцать. Это происходит от того, что мы становимся труднодоступны, и всякая особь мужского пола многократно прикинет, прежде чем рискнет выставиться нам на оценку и, возможно, на посмешище. Однако мы не вдаемся в тонкости психоанализа, начинаем паниковать и всеми силами пытаемся вернуть то, к чему возврата нет и быть не может. В действительности рубеж «тридцатника» — лучшее время, чтобы отказаться от помочей. Чувство собственного достоинства и честное отношение к себе самой помогут нам и через десять, и через двадцать лет. Мне тридцать два, а я выгляжу на двадцать пять — это прекрасно. Но: мне тридцать два, а я чувствую себя, как в двадцать три, — это настораживает. Значит, я что-то пропустила.

Каждому хочется знать, какой период его жизни будет самым удачливым, самым счастливым, самым-самым… Если из всех сезонов я предпочитаю раннюю осень, можно ли надеяться, что мой расцвет еще впереди и что придется он на возраст overforty? Или правы те, кто ведет отсчет от даты рождения: явился на свет весной — гуляй по молодости, в ноябре-декабре — жди сюрпризов под старость?.. Раз мой день рождения совпадает с летним солнцестоянием, получается, что свой пик я переживаю сейчас. В данный неповторимый момент. Для кого-то этот возраст средний. Для меня — лучший.

У меня еще все впереди — это важно, и многое уже позади — это здорово. Мне есть что вспомнить, над чем похихикать с подружками, чем заинтриговать мужчину… Я провела сколько полагается времени в стоячем партере, теперь пора с комфортом расположиться среди нормальной публики. Не старой и не юной. В самом расцвете сил. А на какой возраст приходится расцвет сил, так это вопрос, достойный Карлссона.

_____

ПОСЛЕ ТОРТИКА В ЧЕТВЕРГ

Однажды в театре, когда зрители уже расселись, а спектакль все никак не начинался, я подслушала любопытный разговор. Точнехонько мне в затылок бился самоуверенный мужской голос с таким примерно текстом: «Чтобы Я обратил внимание на женщину, она должна быть абсолютной красавицей. Ну просто моделью. Так уж Я устроен. МНЕ других не надо…». Терзаемая любопытством — что за супермен там разоряется и не пойти ли, чем черт не шутит, к нему на кастинг, — я резко развернулась и — о, боги, яду мне, яду! Моим в секунду округлившимся глазам предстал какой-то покемон — маленький, лопоухий, телосложением напоминающий мешок картошки, с той оговоркой, что мешок этот упаковали в темный костюм.

Под красноречивым взглядом покемон притих и съежился, не переставая, впрочем, покачивать ножками в воздухе. Тут, к счастью (для него), погас свет, и мы лоб в лоб столкнулись с искусством, но вечер был безнадежно загублен. Я тупо смотрела на сцену, размышляя о наших странных мужчинах и не менее странных женщинах. О тех требованиях, которые они нам предъявляют, и тех жертвах, на которые мы идем, чтобы этим требованиям удовлетворять.

Красивые мужчины в реальной жизни встречаются очень редко. Красивые женщины (хорошенькие, миловидные, симпатичные) — на каждом шагу. Казалось бы, ИМ следует комплексовать и круглосуточно лежать под штангой, а НАМ — морщить носики и придирчиво перебирать «товар», отсеивая явную некондицию. На деле все выходит совсем наоборот. МЫ зверски конкурируем, ОНИ ломаются и капризничают. Массового исхода мужиков по направлению к фитнес-клубам что-то не наблюдается, зато изможденное существо, не слезающее с напольных весов, с сантиметром в руках и тоской в глазах — это давно уже наш коллективный портрет.

В целом свете (за вычетом голодающих районов Африки) нет ни одной женщины, которая не мечтала бы похудеть. Ленивые покупают таблетки, богатые увлекаются «Гемокодом», фанатичные пересаживаются с диеты на диету, самые разумные приучают себя к регулярной физической нагрузке. У каждого Додика своя методика, и все они приносят разные результаты — от обретения чудесной фигуры до сорванной психики, анорексии, булимии и килограммов, возвращающихся на прежние места с удвоенной энергией.

Но если объемы нашего тела величина точная, то представления женщины о количестве вытесняемого ею воздуха глубоко субъективны. На каждую сотню дам приходятся две-три чокнутые толстухи, абсолютно уверенные в своей фотомодельности, и 50–60 еще более сумасшедших особей, которые разглядывают себя через увеличительное стекло. Это не метафора: при сканировании мозга у больных анорексией обнаружился дефицит кровоснабжения участков, отвечающих за зрительные образы. Между нами, девочками, это называется манией величия.

Русские женщины худеют с отчаянной яростью, что благотворно сказывается на их внешнем облике, однако говорит о заниженной самооценке. Можно сколько угодно декларировать, будто потение на тренажерах — огромное удовольствие для себя, любимой, но кого мы обманываем? Всю свою сознательную жизнь женщина ходит по незримому подиуму с номерком на руке, страшно волнуется, выпячивает грудь, втягивает живот… А судьи кто? Они, они, наши драгоценные покемончики.

Беспокойная женщина несчастна. Несчастная беспокойна. Недовольство собой излечивается только в крепких мужских объятьях: если для кого-то эти плечи-ноги-ягодицы столь желанны, значит, мы просчитались в сантиметрах и килограммах. Мужчина может залюбить, заласкать, занежить наше тело до такой степени, что мы и сами объявим ему (телу) отдохновенное перемирие.

Говорят, родиться красивой недостаточно. Стать красивой и быть ею — к сожалению, тоже. Чего мужикам в действительности хочется, на какие параметры они западают, науке неизвестно. Наука пока еще не в курсе дела. Такой образчик неуклюжести, как Моника Левински (ну корова коровой), не прельстил бы ни одного уважающего себя российского покемона. А местного, штатовского — пожалуйста. О, загадочная американская душа…

Ученые, между прочим, выявили интересную закономерность: чем позже час, тем привлекательнее кажется одинокому мужчине свободная женщина. В семь часов вечера он на нее не взглянет, в девять подсядет рядом и начнет флиртовать, после одиннадцати упадет на колени или предпримет попытку изнасилования — в зависимости от привитых манер. Так что можно морить себя голодом, а можно просто подождать до темноты…