Книга Мой граф - Киран Крамер

– Не могу. – Голос его осип. Это было так не похоже на Грегори – обнажать свою истинную сущность перед матушкой или кем-то еще из родных. Он должен уехать. И ради них тоже.

– Случилось что-то ужасное. – Матушка крепко держала его за руку. – Что?

– Ничего. – Он постарался не обращать внимания на боль и замешательство, которые видел в ее глазах, и нахлобучил шляпу.

– Ох, Грегори. Не уезжай так. Пожалуйста. Мы любим тебя, дорогой.

Какой бы высокой ни была стена боли между ним и миром, нежность, которую Грегори видел в матушкином лице, напомнила ему о долге. Он задержался, чтобы поцеловать ее в щеку.

– Я напишу, когда прибуду на место. – И добавил, постаравшись, чтобы это прозвучало успокаивающе: – Не волнуйтесь за меня.

И, не дожидаясь ответа, сбежал по ступенькам на тротуар, запрыгнул в карету и уехал, ни разу не оглянувшись на дом Брейди.

Глава 1

Год спустя

Для леди Пиппы Харрингтон предстоящий воскресный обед с семьей у дядюшки Берти обещал быть не таким, как всегда. Обычно эти обеды изобиловали нелепыми разглагольствованиями ее отчима, мистера Уилфреда Трикла, за которыми следовало натянутое молчание, время от времени прерываемое доносящимся из-под стола рычанием одного из восьмерых дядюшкиных корги. Нет, сегодня дядюшка Пиппы праздновал свой день рождения, и в гостях у него был его крестник Грегори Шервуд, лорд Уэстдейл, сын маркиза и маркизы Брейди – один из самых завидных лондонских холостяков и подающий надежды архитектор.

«И последний на свете человек, которого я хочу видеть», – подумала Пиппа.

Но он вернулся в Англию – вернулся после своего продолжительного путешествия по Америке.

– Пиппа? – Мама стояла в дверях маленькой отдельной студии рядом с кухней. Ее мягкие каштановые волосы были уложены в аккуратный шиньон, заколотый яркими испанскими гребнями, на изящные плечи наброшена сверкающая золотистая шаль.

Эти экзотические аксессуары были взяты из сундуков дядюшки Берти. Он владел пятью современными театрами на юго-западе Англии, включая его гордость и радость, «Роджер», в крупном городе Бристоле. Время от времени запас костюмов, между спектаклями перевозимых из одного театра в другой, проделывал путь в его загородный дом, где мама, Пиппа и две служанки чинили их или списывали, в зависимости от состояния.

– Ой, мама! – Пиппа подняла глаза от последнего миниатюрного венца, который прилаживала к крошечному окошечку бледно-серебристой сахарной скульптуры, созданной на день рождения дяди Берти. – Это красное платье так тебе идет. Ты Дездемона?

– Ну не знаю, – застенчиво отозвалась мама, но у нее был гордый взгляд юной дебютантки. – Думаю, весь этот ансамбль может быть чем-то средним между леди Макбет и Катариной из «Укрощения строптивой».

Пиппа рассмеялась:

– Ты ни капельки не похожа ни на одну из этих дам. Но выглядишь прелестно, и тебе следует одеваться так всегда, а не только на дядюшкин день рождения.

– Я бы не решилась, – сказала мама. – Это только ради Берти. Ты же знаешь, какой он.

– Знаю, и тебе тоже надо быть такой. – Пиппа была облачена в строгое атласное платье цвета слоновой кости с расшитым мелкими перламутровыми бусинками лифом – переделанный наряд Офелии из «Гамлета», – прикрытым большей частью ярко-голубым цветастым фартуком. – Когда-то ты была знаменитостью на лондонских подмостках, и как бы ни сложилась твоя жизнь, ты никогда не должна забывать об этом.

Мама не ответила, но она прекрасно понимала: дочь намекает, что мистер Трикл, которого Пиппа втайне прозвала Жабой за глаза навыкате, толстые щеки и вечно блестящую от испарины лысину, украл почти весь свет из очей своей супруги. Часть вины лежит и на покойном отце Пиппы, племяннике дядюшки Берти, который влюбился в маму, увидев ее на сцене, женился, а потом бросил, когда она ему надоела.

Сейчас ясный взгляд голубых маминых глаз окинул милый беспорядок: разбросанные на столе вокруг искрящегося творения формы, резаки, куски марципана.

– Ну, что скажешь? – Пиппа широко развела руки, чтобы мама беспрепятственно, в полной мере смогла оценить миниатюрный замок.

– Очень мило, как всегда, дорогая. – Мама рассеянно потянула шаль. – Но не следует ли тебе готовиться к вечеру? – Она пристальным взглядом оглядела дочь на предмет изъянов во внешности. – Теперь, когда Грегори вернулся, ты должна по крайней мере попытаться увлечь его в матримониальные сети. Твое платье идеально, но волосы надо привести в порядок.

– После твоего ухода я их заплету. – Пиппа прошла через комнату к комоду, выдвинула ящик и вытащила гребень.

– Здесь? – ужаснулась мама.

– А что такого? У меня здесь даже запасная тиара имеется. – Она достала тиару и подула на нее. – Видишь? У нее только не хватает одного фальшивого изумруда. Я сделаю его из марципана. Грегори ничего не заметит. – Она отложила тиару и повернулась к столу.

Мама вздохнула:

– Это все твои прогулки по торфяным болотам делают тебя такой нецивилизованной. Это не подобает леди.

– Но торфяные болота так красивы при каждой смене времени года, как же я могу прекратить любоваться ими? – Ловко формируя марципановую башню для замка, Пиппа подняла глаза и вскинула бровь. – Не хочешь составить мне компанию? Тебе полезно было бы хоть иногда убегать от… – Она чуть не сказала «Жабы», но вовремя осеклась. – Пустошь всегда такая разная.

«В отличие от жизни здесь», – хотелось добавить ей. Постоянное напряжение между Жабой и мамой, дядюшка Берти, упорно не обращающий на них внимания, весь в своих театральных мечтах, и Пиппа, желающая…

Желающая чего-то еще.

– Пф, – фыркнула ее родительница. – Пустошь каждый день одна и та же. Небо, земля, трава. Везде и всюду.

– Но она всегда разная. – Пиппа была оскорблена за всех живых существ, которых встречала на пустоши, и за самый яркий, волнующий пейзаж, чье внушительное, захватывающее присутствие вбирает в себя все настроения, от светлого до мрачного.

Ах, но чего же она ожидала? Это Жаба отвратительно влияет на маму. Двенадцать лет назад мать с дочерью бродили рука об руку по диким лугам, поросшим утесником и вереском, или стояли на скалистом утесе и перекрикивали ветер.

Но те дни давно миновали. Пиппа дала себе зарок, что никогда не позволит мужчине украсть у нее счастье. Она выйдет замуж только по любви, а это маловероятно, поскольку она живет в маленькой деревушке Пламтри, которая располагается далеко в стороне от проторенного пути.

– Ой, мам, ради Бога, – сказала она, – ты же знаешь по прошлым дням рождения дядюшки Берти, что я не собираюсь выходить за Грегори, как и он не желает жениться на мне. В этот раз у нас будет совершенно обычный обед, и жизнь потечет как прежде – по крайней мере пока мадам Дюпон не позовет меня в Париж.

Мадам Дюпон была старой любовницей дяди Берти. Ее незамужняя дочь скоро отправится на полгода в Италию, и на время ее отсутствия мадам потребуется компаньонка, желательно прекрасно читающая. Она написала Берти и попросила порекомендовать ей кого-нибудь.