Книга Голем в Голливуде - Джесси Келлерман

С работой Джейкоб справлялся блестяще – раскрываемость у него была чуть ли не выше всех в отделе, – но два вышеозначенных обстоятельства не давали покоя капитану Тедди Мендосе. По непонятным причинам он имел на Джейкоба преогромный зуб. Несколько месяцев назад капитан вызвал его в свой кабинет и помахал манильской папкой:

– Я ознакомился с вашим отчетом, Лев. «Хлипкий» – это что еще за хрень?

– То есть хрупкий, сэр.

– Значение слова мне известно. У меня степень магистра. Вы-то этим не можете похвастать.

– Так точно, сэр.

– А каких наук магистр? На стенку не смотреть!

– Коммуникаций, сэр.

– Очень хорошо. Знаете, чему обучают на факультете коммуникаций?

– Коммуницировать, сэр.

– Совершенно, в жопу, верно! Пишите «хрупкий», если хотите сказать «хрупкий».

– Есть, сэр.

– В Гарварде этому не учили?

– Видимо, я пропустил занятие, сэр.

– Наверное, это проходят только на втором курсе.

– Не могу знать, сэр.

– Освежите мою память, умник: почему вы не закончили Гарвард?

– Не хватило силы воли, сэр.

– Хитрожопый ответ, чтоб не лезли с вопросами. Вы этого хотите? Чтоб я заткнулся?

– Никак нет, сэр.

– Да нет, хотите. Я говорил, что мой кузен прошел в Гарвард?

– Как-то обмолвились, сэр.

– Разве?

– Разок-другой.

– Значит, я сказал, что он не стал учиться.

– Так точно, сэр.

– А сказал – почему?

– Непосильная плата, сэр.

– Гарвард – дорогое удовольствие.

– Так точно, сэр.

– Вы, кажется, получали стипендию.

– Так точно, сэр.

– Глянем… Спортивная стипендия. Наверное, победили в пинг-понге.

– Нет, сэр.

– Университетский конкурс мудозвонов? Нет? За что же вам дали стипендию, детектив?

– За успехи в учебе, сэр.

– Эва!

– Так точно, сэр.

– Успехи… Хм. Видимо, кузен не достиг ваших высот.

– Не мне судить, сэр.

– Но почему вы получили, а он нет?

– Лучше спросить стипендиальный комитет, сэр.

– Успехи в учебе… Знаете, это еще паршивей, чем не получить стипендию. По мне, так хуже нет, если тебе что-то дали, а ты профукал. Это непростительно. Даже отсутствие силы воли – не оправдание.

Джейкоб смолчал.

– Доучились бы заочно. Типа общеобразовательной подготовки. В Гарварде дают такие сертификаты? Вы разузнайте.

– Разузнаю. Спасибо за подсказку.

– А пока что у нас с вами одинаковые дипломы. Университет штата Калифорния в Нортридже.

– Верно, сэр.

– Нет, не верно. В моем сказано: магистр. – Мендоса откинулся в кресле. – Ну что, переутомились, да?

Джейкоб напрягся:

– Не понимаю, с чего вы взяли, сэр?

– Потому что именно это я слышал.

– Можно узнать, от кого?

– Нельзя. Еще говорят, вы подумываете об отпуске.

Джейкоб не ответил.

– Даю шанс излить душу, – сказал Мендоса.

– Я воздержусь, сэр.

– Вымотались, что ли?

Джейкоб пожал плечами:

– Работа нервная.

– Спору нет, детектив. У меня целая свора притомившихся копов. Однако никто не помышляет об отпуске. А вы у нас как будто особенный.

– Я так не думаю, сэр.

– Черта с два, думаете.

– Как вам угодно, сэр.

– Ну вот, извольте. Вот об этой вашей манере я и говорю.

– Боюсь, я не понимаю, сэр.

– Вот опять. «Боюсь, я ля-ля-ля-ля-ля». Сколько вам лет, детектив?

– Тридцать один, сэр.

– Знаете, на кого вы похожи? На моего сына. Ему шестнадцать. А что такое шестнадцатилетний пацан? По сути, засранец. Высокомерный, упертый, сопливый засранец.

– Тонко подмечено, сэр.

– Вы хотели отпуск – вы его получили. – Мендоса потянулся к телефону. – Вас переводят.

– Куда?

– Я еще не решил. Куда-нибудь с офисными кабинками. Станете возражать?

Джейкоб не возразил. Кабинки – просто замечательно.

Вообще-то слово «переутомление» не годилось. Вернее было сказать – глубокая депрессия. Он исхудал. В изнеможении слонялся по квартире, ибо не мог уснуть, и все время путанно бормотал что-то слащавое и невразумительное.

Он хорошо знал внешние признаки недуга и умел их скрыть, прячась за штору отчужденности. Ни с кем не разговаривал, опасаясь, что в любую секунду его замкнет. Позволил зачахнуть немногим приятельствам. И постепенно стал вполне соответствовать характеристике Мендосы – выглядел снобом.

Труднее было скрыть незримую глухую тоску, что будила затемно, подсаживалась за обедом, превращая рамэн[4]в несъедобное и мерзкое червивое месиво, а вечером поправляла одеяло, усмешливо желая спокойной ночи. Она обнажала жестокую несправедливость жизни и нелепость его работы. Где уж ему справиться с мировым дисбалансом, если он в разладе с собственной душой? Своей тоской он был гадок себе и окружающим. Она была точно наследный орден Хвори с засаленной черной лентой, который надлежало раз в несколько лет доставать из шкатулки, отрясать от пыли и втайне носить, приколов на голое тело.

Сквозь заднее стекло «краун-вики» маячили два контура.

Гориллы. Тяжелая артиллерия для тяжелых случаев.

Джейкоб сдерживался, чтобы не повернуть домой. Особый отдел – изящное обозначение того, с чем лучше не связываться.

Вот что бывает, если мнишь себя особенным.

Толком-то их не проверил.

Может, послать кому-нибудь эсэмэску? Чтоб знали, куда он делся. На всякий пожарный.

Кому?

Рене?

Стейси?

Заполошное послание непременно скрасит день бывших жен.

Мистер Лучик.

Этим титулом, пропитанным ядерной насмешкой, его наградила Рене. А Стейси подхватила, когда он по дурости рассказал жене номер два о занудстве жены номер один и та прониклась сочувствием к предшественнице, «угодившей в такое дерьмо».