Книга Тайны советской империи - Андрей Хорошевский

Тем не менее, Морозов, стремясь договориться с рабочими, задумал реформировать мануфактуры так, чтобы каждый труженик был заинтересован в успешной работе предприятия и имел свою долю в его прибыли. Он потребовал у матери права единолично распоряжаться семейным делом, однако встретил решительный отказ. Более того, Савва был отстранен от управления Никольской мануфактурой и фактически отныне должен был полностью подчиняться воле матери.

Все эти события могли подкосить волю человека, имеющего самую железную нервную систему, а меж тем Савва Морозовым таковым не был. Его внучатый племянник К. Кривошеин так писал о Савве и его родственниках: «Третье поколение Морозовых вполне восприняло европейскую культуру, но у него уже начала проявляться, при железном здоровье, некоторая надломленность духа, часто даже странности («морозовские странности»), депрессии, неврастения, мучительные колебания при принятии самого простого решения, как, например, пойти или не пойти гулять, воображаемые недуги – все это при больших интеллектуальных способностях, врожденном барстве, утонченной воспитанности, хоть слегка смягчавшей мучительную для окружения тяжесть их характеров». Сам Морозов говорил о себе: «Одинок я очень, нет у меня никого! И есть еще одно, что меня смущает: боюсь сойти с ума. Это – знают, и этим тоже пытаются застращать меня. Семья у нас – не очень нормальна. Сумасшествия я действительно боюсь. Это – хуже смерти».

Впрочем, «надломленность» или даже «нервный срыв» – это не совсем то же самое, что и «сумасшествие». А именно в этот момент по Москве стали ползти слухи о том, что Савва Морозов сошел с ума. Причем одни источники утверждают, что исходили они от «революционных друзей» предпринимателя – Андреевой и Красина, а другие – что от семьи, недовольной попытками Морозова вести переговоры с рабочими.

В это же время становится совершенно очевидно, что Савва начал разочаровываться в большевиках. «Что творят эти анархисты, куда они ведут несчастных людей!» – так он, по утверждению некоторых современников, говорил тогда о них. И что когда Красин, главный «финагент» Ленина, приехал к Морозову в его дом на Спиридоновке в Москве, разговор у них явно не получился. Так, по крайней мере, утверждала в своих воспоминаниях законная супруга предпринимателя Зинаида Григорьевна.

* * *

Здесь мы сделаем паузу и отметим, что подавляющее большинство источников, касающихся последних дней жизни и смерти Саввы Морозова, хоть и достаточно подробны, но при этом во многом тенденциозны и придерживаются одной выбранной версии и не пытаются рассматривать другие. Наша же задача – рассмотреть загадку (как эту, так и все остальные, о которых мы расскажем в этой книге) с разных позиций и если и не полностью расставить все точки над «i», то, по крайней мере, как можно ближе подобраться к разгадке тайны.

Версия о том, что распространение информации о мнимом сумасшествии было выгодно большевикам, с одной стороны, безусловно, имеет право на жизнь. Но есть и другое мнение: «больным» Савву решила объявить семья. Из некоторых источников известно, что Морозов в феврале-марте 1905 года нередко появлялся в обществе, был вполне вменяем и не производил впечатления совсем уж подавленного человека. «Сегодня напечатано в газетах и ходит слух о том, что Савва Тимофеевич сошел с ума, – писал Константин Станиславский жене 13 апреля 1905 года. – Кажется, это неверно».

Тем не менее, по настоянию матери и жены Саввы Тимофеевича 15 апреля был созван врачебный консилиум, который констатировал у него «тяжелое общее нервное расстройство, выражавшееся то в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессоннице, то в подавленном состоянии, приступах тоски и прочее». Врачи рекомендовали Савве Морозову продолжить лечение в Европе, что и было сделано. Через несколько дней в сопровождении жены и личного врача Н. Н. Селивановского Морозов уехал во Францию, сначала в Виши, потом в Канны, где остановился в гостинице «Ройаль».

Казалось, что Савва идет на поправку, он был вполне бодр и находился в нормальном расположении духа. 12 мая доктор Селивановский сделал запись в своем дневнике: «Все идет хорошо. Савва Тимофеевич уже не раздражается, спокоен. Думаю, дней через 5–6 можно уже думать о возвращении в Москву».

13 мая, по словам жены, утром Савва Тимофеевич сделал гимнастику, долго плавал, потом около часа просидел у моря. Затем зашел разговор о том, что детей надо бы отправить в Крым, к морю. После второго завтрака Морозов сказал жене: «Что-то жарко сегодня, отдохну до обеда», – и ушел в свой номер. Зинаида Григорьевна какое-то время беседовала с доктором Селивановским, а затем поднялась к себе. Здесь, сидя у зеркала, она услышала звук выстрела.

Савва Тимофеевич лежал на диване, возле него находился браунинг, а на полу – листок бумаги со словами: «В смерти моей прошу никого не винить», без подписи и даты. Вскоре прибежал доктор Селивановский. Он сразу же обратил внимание на две детали, которые затем более всего вызывали подозрение в том, что это было самоубийство: глаза Саввы Тимофеевича были закрыты, а руки сложены на животе. «Это вы закрыли ему глаза?» – спросил Селивановский у Зинаиды Григорьевны. Та отрицательно покачала головой и сказала, что видела через окно в парке убегающего мужчину…

* * *

Версия о том, что Савва Морозов не покончил жизнь самоубийством, а его на самом деле убили большевики, и сделал это лично Красин, просто не могла не появиться. И именно ее придерживаются очень многие авторы. Морозов, разочаровавшись в большевиках, отказал им в финансировании. Поначалу они через Красина пытались убедить его, когда же не получилось – прибегли к шантажу и угрозам. Савва продолжал упорствовать. И тогда «верные ленинцы» решили его устранить. Тем более что был еще один, очень веский финансовый довод – тот самый страховой полис на 100 тысяч рублей, который Морозов передал «товарищу феномену» – актрисе Марии Андреевой.

По воспоминаниям Зинаиды Григорьевны Морозовой, в конце апреля 1905 года они выехали из Берлина во Францию, в Виши. Савва Тимофеевич был бодр и весел, снова стал шутить, но тут появился Красин, который, очевидно, приехал во Францию из Лондона, где в это время как раз проходил III съезд РСДРП. Появление Леонида Борисовича явно расстроило Морозова. Зинаида Григорьевна оставила мужчин наедине, но в какой-то момент услышала обрывок разговора. «Красин что-то стал говорить, – вспоминала она, – понизив голос. Савва, упорно молчавший, вдруг взорвался: “Нет! Нет и нет! Денег для вас, милостивые государи, больше у меня нет!”». Зинаида Григорьевна вошла в комнату и предложила кофе. Было видно, что и Красин, и Савва Тимофеевич сильно взволнованы. «Трудно понять вас, Савва Тимофеевич!» – воскликнул незваный гость, отказался от кофе и, сказав, что торопится на поезд, ушел.

Вскоре Морозовы уехали в Канны, где их снова нашел Красин. Но на этот раз разговора не было – Савва Тимофеевич отказался от беседы. А через несколько дней его нашли в номере на диване с пулей в сердце…

Версия о том, что самоубийство было инсценировкой и что сделали это боевые дружины во главе с Красиным, выглядит настолько стройно и убедительно, что кажется, другого варианта развития событий и искать не надо. И все же не будем торопиться с выводами. Во всей этой стройности есть несколько моментов, на которые мы, следуя принципу беспристрастной оценки, не можем не обратить внимания. Что получали большевики, убив Морозова? Полис Андреевой? Действительно, железный довод. Но не слишком ли явную улику оставляли они против себя? И кто мог поручиться за то, что, порвав, как утверждается, отношения с революционерами, предприниматель не аннулирует свой полис? Более того, за эти деньги Андреевой пришлось судиться с вдовой Саввы. Существовала ли стопроцентная гарантия того, что после смерти Морозова эти 100 тысяч достались бы его бывшей возлюбленной? Нет, хотя суд она в итоге выиграла и деньги получила. Впрочем, большевикам достались не все 100 тысяч, а только 60.