Книга Актриса - Салли Боумен

— Я же сказала вам, что хочу иметь ребенка. И меня совершенно не интересуют приюты, приемные родители и тому подобное.

Элен вскинула голову. Но мистер Фоксворт даже не взглянул на нее, снова погрузившись в свои записи.

Элен смотрела на его склоненную голову с аккуратно зачесанными седыми висками, на серый с жемчужными отливом костюм и думала: «Старикашка злится, что согласился меня принять. Если бы я не назвала имени Энн Нил, когда звонила сюда, а главное — ее титула, он наверняка бы мне отказал».

Однако на этот раз она не угадала. Мистер Фоксворт думал о сроках ее беременности. За долгие годы он привык, что все женщины, ступив на порог его кабинета, тут же начинают лгать, так мило, так натурально; лгут, глядя ему в глаза — как только он просит назвать дни последней менструации. Лгут все: и молодые, и дамы в возрасте, одни улыбаются, другие рыдают. С одной-единственной целью — убедить его, что сроки беременности позволяют им избавиться от нежеланного ребенка, они знают, как строги в этом отношении английские законы. Эти богатые светские дамочки, как правило, очень упрямы, и, когда он спокойно говорит им, что они — увы — ошиблись, они свирепеют. Боже, какой оскорбленный у них бывает вид…

А такого в его практике еще не бывало: пациентка пытается набавить себе сроки. Эта мисс Крейг совсем заморочила ему голову, твердит, что у нее пять месяцев, что забеременела в середине июля. Чепуха какая-то, странная особа. Действительно странная, когда он стал убеждать ее, что такой срок просто невозможен, она не слушала. Заставляла себя не слушать.

Мистер Фоксворт обиженно поджал губы. Он лечит женщин, такая уж у него профессия, однако он далеко не в восторге от женского пола. Удивительные существа, если им что-то не нравится, они с готовностью извращают совершенно очевидные факты, особенно факты своей интимной жизни. Вот и эта мисс Крейг: вбила себе в голову, что отец ребенка тот, кого она таковым считает, а не настоящий.

Что ж, знавал он и такие случаи. Нет, ни один мужчина, даже имеющий законную супругу, не может быть уверен в своем отцовстве; среди его знакомых имелись гордые своими сыновьями и дочерьми отцы, на самом деле не имеющие чести быть таковыми; но что замечательно — женщины ухитрялись совершенно выкинуть из головы сие пикантное обстоятельство; объявив мужа отцом, они искренне в это верили.

М-да, он, кажется, отвлекся, где там эта девица. Однако как у нас сверкают глазки, какой румянец и вид такой независимый. Мистеру Фоксворту это совсем не понравилось; сама почти ребенок, не замужем — ей следовало бы держаться скромнее и вообще чуть не плакать.

В отместку он, оттянув белейший манжет, демонстративно посмотрел на часы. Ага, прикусила губу. Разжав наконец стиснутые руки, она поблагодарила его. Поблагодарила очень любезно, но в голосе ее явно была ирония, вы только подумайте!

Он довольно резко спросил, все ли она поняла, на что она только улыбнулась и вежливо поинтересовалась, сколько с нее за визит. Мистер Фоксворт почувствовал себя очень неуютно. Девица определенно издевалась, вряд ли ей неизвестно, что подобные вещи спрашивать неприлично. Он слегка покраснел и, поспешно встав из-за стола, пробормотал, чтобы она оставила свой адрес у секретаря.

— Извещение на оплату будет выслано незамедлительно, — добавил он с неохотой: деньги он брал немалые и предпочитал избегать этой щекотливой темы. Элен вышла из кабинета. Спустилась по широкой, очень респектабельной лестнице, толкнула тяжелую дверь и, одолев ступеньки высокого крыльца, очутилась на Харли-стрит. В этот момент подкатило такси; высокий средних лет мужчина, осторожно придерживая дверцу, помог выбраться своей спутнице, очень хорошенькой, в меховой шубке, она неловко оперлась на его руку и рассмеялась. У нее был круглый, большой уже живот.

Элен поплотней запахнула свое тонкое пальтишко и подняла воротник, заслоняясь от ветра. Она смотрела, как мужчина и женщина поднимаются по ступенькам, даже ее не заметив… Решительно шагнув к кромке тротуара, она махнула таксисту.

Значит, четвертого мая. Эта мысль преследовала ее неотступно, надо немедленно что-то предпринимать. Назвав шоферу адрес, она еще раз посмотрела сквозь стекло на тех мужчину и женщину, наклонилась к шоферу и велела ехать побыстрее.

Льюис был наверху в спальне, когда в прихожей хлопнула дверь. Он переодевался, собираясь уходить. Настроение было неважное. Его раздражала эта холодная комната. Раздражал этот покатый потолок, мало подходящий для человека ростом в метр девяносто. Его раздражали бесконечные звонки Тэда, нудившего по телефону, что пора и честь знать, пора возвращаться в Париж. Его раздражала Элен, которая ужасно беспокоилась о фильме и могла часами обсуждать с Тэдом эту «Ночную игру». Его раздражала девица, которую он вызвался сопровождать сегодня на ужин с танцами в особняк на Беркли-сквер. Но больше всего его раздражал он сам. Что-то с ним творилось, но он никак не мог понять, что именно, и совершенно не мог с этим — неизвестно чем — совладать.

Услышав внизу шаги, он почему-то замер, потом надел туго накрахмаленную нарядную сорочку и, взяв в руки черный галстук, стал с недовольным видом разглядывать в зеркале свою весьма привлекательную физиономию. На черта сдались ему эти танцы. Позвонить, что ли, девице, отказаться? Да уже поздно отказываться. А если ему хочется остаться дома? Странно, странно, в последнее время его так и тянуло сюда, в этот несуразный коттедж. Его пугала невесть откуда взявшаяся тяга к домоседству: такого за ним раньше не водилось. Только в тот, один-единственный, раз Элен попросила его остаться. Льюис насупился; нет, он все-таки пойдет, и стал тщательно завязывать галстук. Ему было все труднее оставаться с ней наедине, но оставаться хотелось, мучительно хотелось. Он изнемогал от желания прикоснуться к ней, взять за руку, обнять. Это желание доводило его до безумия. Но почему, если ему так хочется взять ее за руку, почему он, черт возьми, не делает этого? Не первый месяц он задает себе подобные вопросы — приходилось признаться себе.

А ответа все не находилось. Единственное, что он понял за это время, — его хваленая неотразимость не стоит и ломаного гроша. Хелен это не нужно. А что нужно?

Сунув руки в рукава черного смокинга, он рывком натянул его на плечи. Из зеркала на него пялился какой-то незнакомый тип. Да, да, он совершенно был не похож на себя. Незаметно он становился совсем другим, меняясь день ото дня, и это тоже каким-то непостижимым образом было связано с Хелен. Если бы хоть крошечный намек на поощрение с ее стороны… Получалось, что только Хелен могла освободить его от наваждения, сделать его самим собой.

Льюис не любил копаться в себе. Все эти «если бы» да «кабы» без его ведома выбрались из закоулков его сознания, оттуда, где хранились давным-давно забытые юношеские мечты. Ну нет, он не поддастся, пусть отправляются на место: в набитый всяким романтическим хламом закуток. Ему и так тошно. Льюис стал спускаться в прихожую. Надо срочно лечиться, тем более что у него имеются испытанные средства, не подведут и на этот раз.

Хелен не остановила его, зато сделала то, чего не случалось раньше. Когда он отворил дверь, Хелен церемонно протянула ему шарф, сама обмотала этот шарф вокруг его шеи. Рука ее легко касалась его подбородка, Льюис ощутил аромат только что вымытых волос и свежей кожи. Поднявшись на цыпочки, Хелен поцеловала его в щеку.