Книга Побег из `Школы искусств` - Даниэль Клугер

– Пижонство, – отвечал второй сдержанно. Сдержанность его выглядела столь же нарочитой, что и бурный темперамент собеседника. – Дешевые трюки. Представь себе: человек идет, погруженный в собственные мысли. Идет по пустырю. Утрамбованная земля, ничего не растет, все ровно, все гладко. Ни споткнуться, ни взглядом зацепиться не за что. Пройдешь – и не вспомнишь даже, был ты там или нет. А потом приезжает твой Вознесенский – или еще кто-нибудь – ночью на бульдозере, и ну лопатить этот пустырь. Перепашет до основания. Потом будешь ходить и спотыкаться. И уж запомнишь этот пустырь точно. Но ведь пустырь все равно останется пустырем, понимаешь?

– Ну хорошо, – возразил первый, – но вот Бродский… – он оглянулся на меня и понизил голос. Второй тоже оглянулся. Понятно, ругать Андрея Вознесенского можно вслух, а вот поминать Иосифа Бродского – нежелательно. Особенно, в присутствии сомнительного типа. Черноусов хмыкнул. Никак он не мог понять причину, по которой вот эти литературные мальчики связывали его с всесильным КГБ.

В центре он зашел на главпочтамт – получить перевод, потом в магазин «Союзпечать», где миниатюрная блондинка Валечка, неравнодушная к Черноусовской мужской стати, порадовала его припрятанным «Новым миром» с повестью Уильяма Голдинга «Чрезвычайный посол». Виктор немного поболтал с ней и отправился дальше.

В общем и целом он прошлялся по городу еще около трех часов, бездарно расходуя драгоценное отпускное время, и наконец добрался до редакции. Здесь уже почти никого не было. Только из кабинета ответственного секретаря доносился треск электрической пишущей машинки. Он миновал пустую приемную и постучал в дверь с табличкой «Редактор».

– А, приехал! – по лицу шефа трудно было понять, рад он приходу отпускника или нет. Взглянув на часы, Лисицкий кивнул и поднялся. – Проходи, здравствуй еще раз.

Черноусов пожал протянутую руку и сел в указанное кресло.

– Как в отпуске? – спросил Николай Степанович.

– Лучше, чем на работе, – честно ответил Виктор.

– Да, завидую, – сказал он. – Я вот третий год никак не вырвусь, – он вздохнул.

Черноусов сочувственно хмыкнул. «Вот в чем дело, – подумал он, – шефу нужна жилетка для соплей. Вот и вызвал после работы – поплакаться, пожаловаться на жизнь. Сейчас вытащит из сейфа початую бутылку коньяка, и просидим мы с ним до утра в обнимку, распевая душевные украинские песни…»

– Что собираешься делать? – хмуро спросил Лисицкий.

– Еще не знаю, – ответил Черноусов. – Думаю на недельку съездить к морю. А потом – потом видно будет.

– Понятно… Скажи пожалуйста, ты знаешь Григория Николаевича Василенко? – спросил вдруг он.

Вопрос показался Виктору праздным. Г.Н.Василенко занимал пост заведующего отдела печати ЦК. Странно было бы корреспонденту молодежной газеты не знать его.

Он кивнул.

– У него есть к тебе личная просьба, – сказал Лисицкий.

Это показалось еще более странным, если не сказать подозрительным, чем вопрос. До сих пор Виктор жил в полной уверенности, что Г.Н.Василенко понятия не имеет о существовании В.М.Черноусова. То есть встречались, конечно, но встречи эти были весьма условны, поскольку Черноусов сидел в зале и даже не в первом ряду, а завотделом ЦК, естественно, на сцене в президиуме.

– А подробнее нельзя? – спросил Виктор.

Лисицкий пожал плечами.

– Подробности он тебе изложит сам, – ответил он. – В личной беседе.

Черноусов чуть обалдел, потому что решил – его сейчас отошлют в Москву подробно беседовать с начальством о начальственной просьбе. Через минуту сообразил, что речь идет о телефонном разговоре. Все-таки после пьянки с сообразительностью туго.

Пока он в очередной раз предавался мысленному самобичеванию, Лисицкий снял телефонную трубку и набрал номер.

– Алло, – сказал он. – Григорий Николаевич? Добрый вечер. Он здесь, у меня. Передаю трубку.

Виктор взял трубку, вопросительно посмотрел на шефа. Тот кивнул.

– Добрый вечер, – сказал Черноусов искусственно-бодрым голосом.

– Здравствуй, Виктор, – Василенко сразу перешел на «ты». Это могло быть признаком пренебрежения и признаком доверия. Поскольку нужен был ему Черноусов, а не он Черноусову, Виктор решил, что последнее вернее. – Ну что, как дела? Как там у вас работа с молодежью?

– Нормально, – ответил Виктор. – Работаем с молодежью. Пишем о молодежи. В общем, все в порядке, – труднее всего отвечать на идиотские вопросы. Еще труднее то, что вопросы такие обычно задает начальство. А отвечать на идиотские вопросы начальства, это… Виктор подумал, что продолжение разговора подобным образом может вызвать внеочередное желание, по окончании его, нарезаться вдрызг. Для, так сказать, душевного баланса. А это уже чревато. После вчерашнего.

– Ну, я рад, – сказал заведующий отделом ЦК жизнерадостно. – Я вашу газету люблю, вы у нас на особом счету. И твои статьи читаю регулярно. Вот недавно, помню, «По велению сердца». О ваших земляках на БАМе. Да.

Божьи мельницы мелют медленно. Недавняя (по мнению Г.Н.Василенко) статья была написана Виктором что-то около года назад, тогда же и напечатана. Что же, начальство достаточно внимательно к трудам молодой журналистской поросли, мог бы вообще сослаться на публикацию о жизни университетской комсомольской организации, десятилетней давности. Хотя вряд ли, это какую же надо было бы иметь память…

В разговоре возникла небольшая пауза. Большой Человек не знал, как съехать с профессиональных рельсов на личные. А Черноусов не знал, как ему в этом помочь.

– У меня к тебе просьба, – сказал он наконец. – Николай Степанович сказал, что ты в отпуске. Собираешься к морю, с девушкой, да? Море, солнце. Ты же у нас холостяк. Правильно?

– Почти, – осторожно ответил Виктор. – К морю собираюсь. Но без девушки. В одиночку.

– Тут деликатное дело, – сказал Василенко, и Черноусов вдруг с удивлением услышал странную неуверенность в его начальственно-оптимистическом баритоне. – У меня есть дочь, Светлана. Студентка. И ей, понимаешь, захотелось отдохнуть… как это называется? Дикарем, вот именно. Надоели ей, понимаешь, дома отдыха и так далее. Пансионаты, турбазы. Она у меня вообще самостоятельная. Не желает подчиняться распорядку. Ну, ты сам молодой. И вот такое дело, понимаешь, что выбрала она ваши края.

Черноусова раздражали его постоянные «понимаешь», к тому же он, пока что, ничего не понимал.

– Так вот, – сказал Василенко после продолжительной паузы. – В общем, едет она отдыхать к вам. Самостоятельно. А мне неспокойно. Я ее обычно никуда не отпускал. Мало ли. Хулиганы там, или еще что похуже. Тем более – на курорт. Ну вот, хотел бы я, чтобы ее опекал кто-нибудь. Девушке двадцать лет, красивая, понимаешь… А Лисицкий сказал, что ты вполне надежный хлопец, и вот, стало быть, я и прошу, – после этого он с явным облегчением вздохнул. – Чтобы ты ее опекал. Ясно?