Книга Остров любви - Дебора Мей

Карета подкатила к фасаду кирпичного особняка Филиппа Кью. Окруженная садами, резиденция вместе с подсобными помещениями занимала почти целый квартал. Здесь даже имелся пруд для разведения форели, на ледяной глади которого зимой устраивали каток. Особняк украшали массивные колонны в греческом стиле. «Домишко», как называл его в шутку Филипп Кью, поражал своим величием. Казалось, будто он наступает на тебя, а не ты приближаешься к нему. Причудливая архитектура, основанная на смешении различных стилей, отталкивала и притягивала одновременно. С таким чувством человек мог смотреть, например, на сиамских близнецов. Широкая лестница вела к изящному крыльцу, украшенному каменной резьбой.

– Ну, вот вы и дома, мисс, – объявил Дэйвид. Фиби отродясь не считала особняк на Харбор-стрит своим домом. Это огромное шикарное строение куда более напоминало какое-то учреждение, вроде библиотеки или больницы. И скорее всего оно походило на клинику для душевнобольных. Хотя представления о том, как выглядит эта клиника, Фиби, слава Богу, не имела.

Дэйвид помог девушке выбраться из кареты. Порывы сильного ветра шуршали желтой листвой, усыпавшей мостовую.

Даже через перчатку Фиби чувствовала, что пальцы кучера холодны, как лед. Она посмотрела на него с удивлением. Несмотря на безразличное выражение лица, Дэйвид весь источал некую напряженность. Фиби, кажется, поняла, в чем дело: две недели назад, как раз перед прошлым собранием, Дэйвид обмолвился, что его жена заболела. С тех пор ее кучер изменился, он как-то заметно постарел и перестал улыбаться.

– Тебе бы лучше поспешить к своей жене, – сказала Фиби. – Ты должен непременно убедиться, что с ней все в порядке!

– Вы уверены, мисс? – Дэйвид открыл ворота. – Мой долг оставаться здесь и…

– Чепуха, прежде всего ты должен исполнить долг перед собственной семьей. Поспеши. Я буду волноваться до самого утра, если ты не поедешь. С благодарностью поклонившись госпоже, кучер распахнул перед ней огромные тяжелые ворота.

Фиби в одиночку прошла в вестибюль особняка. К ней поспешили слуги, две горничных и лакей в ливрее. Слуги приветствовали ее с безукоризненным достоинством, опустив глаза и не позволяя себе улыбок.

Слуги Филиппа Кью всегда были хорошо одеты и накормлены. Они прекрасно понимали, что далеко не всем повезло так же, как им. К своему собственному вечному стыду, хозяин дома на Харбор-стрит когда-то сам принадлежал к низшей касте. И хотя вслух об этом, конечно же, никогда не упоминалось, он как никто другой понимал извечное проклятие нищеты.

Девушка молила Бога, чтобы сегодня он оказался в состоянии понять свою дочь. Сейчас это было ей крайне необходимо.

– Отец дома? – спросила Фиби.

– Конечно же, мисс… Он наверху, в кабинете, – промолвил дворецкий. – Сообщить ему о вашем прибытии?

– В этом нет необходимости, мистер Фаулерз. Я сама поднимусь.

Она прошла мимо молчаливых слуг, по пути вручив шляпку и перчатки горничной. Фиби чувствовала, что слуги явно изумлены ее сегодняшним видом: простеньким платьем и шалью и растрепанными волосами, которые она не потрудилась должным образом причесать.

– Спасибо, – пробормотала девушка. – Более никаких распоряжений не будет.

– Как вам будет угодно, – ответил чопорный Фаулерз, отвесив церемонный поклон и отступив на шаг назад.

Звякнув связкой ключей, дворецкий увел слуг прочь.

Оказавшись в обширном вестибюле, Фиби ощутила внезапный холод. Дом представлял собой бесконечный лабиринт салонов и сезонных гостиных, музыкального зала, бильярдной, столовой, танцевального зала и гостевых покоев, сосчитать которые она никогда себя не утруждала. Дом являлся своего рода памятником купцу-принцу, и его главной целью было сообщить всем, что в мир явился некто иной, как Филипп Кью.

«О, Господи, – подумала Фиби, – и когда же это я стала такой циничной?»

Честно говоря, девушка прекрасно знала, когда именно это произошло, но предпочитала держать в тайне от всех.

Статуя Сатира, точная копия статуи Праксителя, приветствовала ее самодовольной улыбкой. Фиби показала гипсовому Сатиру язык, тотчас устыдившись своей глупой детской выходки.

Деревянные поручни лестницы были до блеска надраены воском. Рука ее скользила, и девушка вспомнила, как Саймон Кросби помогал ей выйти из экипажа. Тогда у нее возникало ощущение, что она опирается на перила лестницы, а не на человеческую руку. И теперь она должна стать женой этого человека.

Фиби поднималась по лестнице. В кабинете хранилась вся деловая документация поместья Филиппа Кью, и он просиживал здесь допоздна, предаваясь своему делу с воистину религиозным рвением. За свои деньги отец девушки не мог купить, пожалуй, лишь одного – чувства принадлежности к высшему свету, до сих пор смотревшему на него свысока. Чтобы решить эту проблему, необходимо было нечто большее, чем деньги. Нужна была Фиби.

По мере того как каждая ступенька приближала ее к кабинету, Фиби начало трясти, хотя в доме было душно. Она прошла мимо дорогих полотен в золоченых рамах. С холстов смотрели чопорные аристократы, к которым ее семья не имела никакого отношения, – это были портреты чужаков.

Фиби никогда не понимала, почему ее отец считал, что лучше получить богатство по наследству, нежели самостоятельно его заработать. Как-то раз она напрямую задала такой вопрос, но так и не поняла ответа.

– Я хочу обрести чувство совершенства, – сказал тогда отец. – Чувство, что я обладаю всем самым лучшим. Я хочу обрести то, что останется и после моей смерти.

Это была безумная затея: при помощи денег скупать, то, что другие семейства собирали за несколько поколений. Но тем не менее отец Фиби считал это своим священным долгом.

У дверей кабинета девушка остановилась, чтобы еще раз бросить взгляд на изящный поворот роскошной лестницы. Дальше медлить было нельзя. Фиби набрала в легкие побольше воздуха и постучалась. Кровь прилила к вискам. Страх, преследовавший ее всю жизнь, выполз, словно питон на охоту: НИКТО НЕ СМЕЕТ ПЕРЕЧИТЬ ЖЕЛАНИЯМ ФИЛИППА КЬЮ!

ГЛАВА ВТОРАЯ

Пароход не стал подходить к берегу. Алекс Хосмен предпочел не афишировать свое появление в Ипсуиче. Налегая на весла шлюпки, Алекс думал только об одном – найти Филиппа Кью и отомстить. На борту «Лаки» дожидаться возвращения Алекса остался Ричард Майлиус, человек с внешностью пирата, вдвое старше своего спутника. Мать Ричарда была француженкой, отец – шотландцем. Майлиус торопил Алекса поскорее разделаться с «этим ублюдком», потому что тоже хотел отмщения. Но Ричард Майлиус жаждал крови совсем не так, как Алекс, у которого был личный интерес. Майлиус искал справедливости. В поисках этой самой справедливости он прожил не свою жизнь, хотя и сам не понимал этого. Желания Майлиус подчинял необходимости, и осознай он, что никакой необходимости совершать тот или иной поступок не было, он бы сошел с ума. Однако Ричард Майлиус был не заложником собственных иллюзий, а скорее, слепым орудием в руках провидения.