Книга Нет царя у тараканов - Дэниэл Ивен Вайсс

Обвязав себе усики и ноги ростками люцерны, Гудини распорядился, чтоб его сбросили в протухшее месиво из хрена и фаршированной рыбы. Через четверть часа под гром усикоплесканий на поверхность вынырнула голова – все ноги свободны.

Над зловещими пророчествами Бисмарка теперь насмехались.

– Что скажешь, Псалтирь? Думаешь, я дурак?

Я пожал плечами, доедая зернышко бурого риса, прилипшее к телевизионному пульту.

– Животное не может все время жить на краю, – сказал Бисмарк. – Оно либо умирает, либо приходит в себя. Я боюсь, Айра не умрет. – Он положил лапу на мой панцирь.

– Я видел будущее этой квартиры… Тебе интересно?

Левым усиком я махнул в направлении столовой.

– Вот-вот райская жизнь грянет?

– Грубштейн.

Может, они правы. Может, он и впрямь дурак. Я поверить не мог, что у нас такое большеногое, толстобедрое, жирножопое, брюхастое, сиськастое, толстогубое и узкоглазое будущее; что оно в полтора раза шире и несколькими дюймами ниже Цыганки. Руфь Грубштейн была подружкой Айриного кузена Хови; время от времени она забегала в гости. Айра доказал мне, что самцы этого уродливого вида способны бесконечно приносить неестественные жертвы, чтобы добиться едва ли менее уродливых самок. Пусть Айра дегенерат, но я все равно не понимал, как он примирится с внешностью этой особи.

Но Бисмарк был так уверен, что я все-таки сомневался. Целую неделю я сидел на карнизе над головами Руфи, Аqры и Хови. Айра был вежлив, но по-прежнему подавлен. Хови над ним осторожно посмеивался. Руфь как-то умудрялась разряжать обстановку, и я не очень понимал, каким образом. Однако Айра не затруднял себя ни благодарностью, ни интересом к ее персоне.

Руфь упорно возвращалась. Через несколько недель она уже мягко управляла беседой, так что Айре удавалось вставлять какие-то замечания насчет юридической помощи неимущим – единственное, что он мог обсуждать с былым энтузиазмом.

Как-то днем она взяла с полки и открыла том «Завоевание Новой Испании».

– Это учебник? У нас в университете был курс по мексиканской культуре. Никогда не забуду одну иллюстрацию – гравюру, кажется, – где ацтеки вырвали сердца у еще живых конкистадоров. – И Руфь захлопнула книгу. Два крошечных Блаттелла Кортесус пронзительно закричали.

Айра поведал ей то немногое, что помнил о трагической судьбе Монтесумы. Хови рассказал историю о «мести Монтесумы», в которой самая трагическая участь выпала самому Хови. Руфь хохотала.

– Я была как бы влюблена в Монтесуму – такой ранимый принц. Вот странно – я до сих пор что-то помню. Может, потому что я так и не доучилась. Мы бойкотировали весь последний курс – война, расизм в Америке, студенческие выступления, все такое. Кажется, уже так давно. Куда делся наш идеализм?

У Аиры блестели глаза. Руфь пробуждала его к жизни.

Как-то на следующей неделе, сварив капуччино, Руфь принялась мыть скопившуюся в раковине посуду. Она методично уменьшала количество грязной посуды при каждом удобном случае – и примерно через месяц одолела всю гору. В гостиной она время от времени вставала с места, украдкой подбирала с пола какую-нибудь тряпку и относила в корзину с грязным бельем в ванной.

– У нее что, цистит? – спросил однажды Айра у Хови после четвертой такой вылазки.

Вскоре ее опрятность переросла в эпидемию.

– Теперь дошло? – спросил Бисмарк.

– Все равно она просто гость, – ответил я. – У нее впереди много испытаний.

Впервые встретившись с Руфью, Фэйт Фишблатт дала волю своему языку. Она воодушевленно разглагольствовала о падении нравов в поколении ее сына, о быстром дешевом сексе взамен прочных обязательств; и – «какой позор, дорогуша, нынче люди понятия не имеют, как сделать друг друга хоть чуточку счастливее».

Айра закатил глаза.

– Что скажешь, милочка? – спросила Фэйт. Ее рыжие брови изогнулись вопросительным знаком.

Руфь улыбнулась:

– Думаю, вы абсолютно правы.

В тот же вечер Руфь уже записывала рецепты – Фэйт клялась, что они ценятся на вес золота.

Но главной соперницей Руфи оставалась Цыганка. Однажды ночью, сидя за пачкой лукового супа в шкафчике, Суфур заметил:

– Цыганка вернется и надерет эту жирную задницу, не тронув ее пальцем и не говоря ни слова. Толстуха сюда больше не сунется.

– Ха! – отозвался Рейд. – По сравнению с Руфью она сложена, как мальчишка. Такова проблема этого биологического вида. Вся суть гендерной неразберихи.

– Руфь Аиру и не спросит. Признает власть народа и удалится в изгнание, – возразила Роза Люксембург.

Я ей не особо поверил, но мне определенно нравилось, как она сейчас пахла.

– Почему ты решила, что она распознает более сильные феромоны? – спросил Бисмарк.

– Какое людям дело до феромонов? – улыбнулась Роза. – Им важны объекты эксплуатации – как с обложки журнала «Вог».

– Руфь – настоящая женская особь, – сказал Рейд.

– Не стоит ее недооценивать, – согласился Бисмарк.

– Как раз ее я ценю. А вот Айру приходится сбросить со счетов. Мужчины.

Я кивнул и придвинулся к ней ближе. Что-то назревало в моем маленьком теле.

Возможно, предаваться воспоминаниям глупо, но, по-моему, величайшая трагедия нашей колонии в том, что Цыганка не вернулась немедленно. В ее отсутствие Руфь успешно стирала ее образ из лихорадочного Айриного мозга. Ее тактика была весьма изобретательна: она нежно отколупывала струпья, пока Айра не истек Цыганкой прямо на Руфь. Первый всплеск – и потребовалось совсем немного усилий, чтобы излияния об этой трагической и непостижимой утрате продолжались часами. Тошнотворные Айрины исповеди заставили Хови, а вместе с ним и нас бежать куда подальше, но Руфь…

Руфь сидела с Айрой на диване в гостиной. От сочувственно слушала и сладко говорила. Айра видел в ней самоотверженную наперсницу и грубо плевал на ее женскую гордость. Руфь держалась молодцом. Ее поведение меня нервировало, но Роза объяснила, что это временная тактика:

– Она не намерена вечно оставаться ведром для его сентиментальных помоев, поверь мне.

Мне было удобнее считать Руфь эгоистичной и амбициозной – а значит, естественной, – и в то же время я боялся, что естественная Руфь станет неодолимым препятствием к возвращению моей возлюбленной Цыганки.

Вскоре Руфь уже господствовала на всех фронтах. Айра возвращался к жизни. Я ощущал, как балласт его зависимости смещается от Цыганки к женщине, готовой выслушивать рассказы о ней. Но и три месяца спустя он не проявлял никаких постыдных человеческих сантиментов. Никакого сексуального интереса. Я все еще надеялся на Цыганку.

Как-то ночью мы с несколькими сородичами доедали почерневшее пятно томатного соуса на плите – как быстро переменилась наша диета! – и я попросил: