Книга Опоздавшая - Оливия Голдсмит

— Сегодня мы собрались здесь в честь великих творцов американской моды.

Озноб гусиной кожей покрыл спину и руки Карен. Это о ней? Она уставилась в свою тарелку с едва тронутым цыпленком и рисом. Это она — знаменитость моды. Она не знала, была ли она польщена, смущена или огорчена. Может быть — все сразу… Чувствовала ли себя Коко Шанель — идол Карен — так же двусмысленно на церемониях в ее честь? Может быть, и нет. Коко ведь была и вправду великой в мире моды. Карен ощущала себя одновременно и Мисс Америкой, и наглой самозванкой. Она постаралась снова сосредоточиться на словах Лейлы. Все-таки награда за достижение в моде вручается не каждый день.

— За последние двадцать лет американская мода переросла в мировую моду, — заявила Лейла.

Карен задумалась, каково это слышать находящимся здесь французским и итальянским модельерам! Но если это и не было сущей правдой, то во всяком случае было более верно, чем в прошлые годы. Америка стала тем местом, где создана система, которая может распространить творческое видение дизайнеров во все уголки планеты. Для ее создания потребовалось тридцать лет. Приз Оукли стал одним из ее элементов — механизмом концентрации внимания редакций модных журналов и потенциальных покупателей на продукции американских модельеров. Лейле можно простить ее преувеличение.

— Никто другой не может так представить американскую моду, никто так не знает американских женщин, как модельер, в честь которого мы собрались сегодня здесь. Последнее десятилетие не прекращается поток прекрасных, шикарных и к тому же очень носких нарядов. Никто так не овладел формой, так глубоко не осознал тонкости цвета, не был настолько творческим и трудолюбивым в поисках подходящего, столь уникального и оригинального материала, как… — Лейла сделала паузу, — Карен Каан! Представляем коллекцию ее работ.

Свет, сконцентрированный на Лейле, отвели в сторону, и из обоих крыльев зала начался парад высоких и прекрасных женщин. Уже бестелесный, голос Лейлы продолжал комментировать некоторые экземпляры, отмечая их значимость или оригинальность. Хотя в зале была полутьма, Карен знала, куда направить свой взгляд. Она упивалась представлением: демонстрировалась коллекция ее работ последней декады. Карен одобрительно кивала при демонстрации узкого платья с накладными плечами и комплектного ему вязаного жакета, бесформенной яркой фланелевой спортивной куртки и лоснящихся подрезанных штанов, даже при показе косо срезанного вечернего наряда из шелкового трикотажа; впрочем, вечерние платья никогда не были ее сильной стороной. Одежда на моделях переливалась, отражая свет, и казалась одновременно и украшением, и органической частью задрапированных в нее девушек. В этом и состояла загадка, которую Карен постоянно пыталась решить: как что-то скрыть, что-то обнаружить и в то же время представить как естественное продолжение женского тела.

Ей казалось, что в большинстве экземпляров из коллекции она достигла желаемого, и только теперь — в этот поистине уникальный момент — можно просто посидеть и порадоваться своим работам. Нет, она не была вундеркиндом: она достигла этого лишь сейчас, на пороге зрелого возраста. И если Карен немного сожалела, что ее талант просмотрели несколько лет назад, то теперь, после признания ее заслуг, она снисходительно расценивала такой просмотр как вошедшее в моду запаздание. Карен чувствовала, что публика уловила ее виденье моды, и когда последний образец — кардиган цвета какао и дополняющий его шерстяной комплект с простой шифоновой нижней туникой — был показан на подмостках, Лейла на весь зал произнесла ее имя. Карен поднялась легко, без усилий и направляясь к сцене, пересекла сверкающий пустой танцевальный круг. Ее приветствовал гром оваций, но столь же громко в ушах отдавалось ее собственное сердцебиение. Она надеялась, что прическа в порядке, и знала, что ее атласные легинсы и кашемировый жакет, отороченный атласом, отливают на свету, и это тоже будет замечено и оценено в зале. Она поднялась по ступенькам и повернулась к аудитории. Свет юпитеров ослеплял, но к этому она была готова и постаралась смотреть в темноту зала не жмурясь. Лейла обняла ее, и аплодисменты заглушили их слова — стандартная заключительная сцена, как и во всех проведенных ранее церемониях награждения. Карен оглядела помещение, заполненное людьми. Каждый человек здесь был фигурой в этом мире моды.

— Спасибо, друзья! — поклонилась Карен.

Джефри и Карен уже собирались уходить, когда к их столику подошел Вилли Артеч, модельер помоложе Карен, как и она, втянутый в развивающийся бизнес Седьмой авеню. Лет пять назад он был на взлете, но из-за недостаточного финансирования и несвоевременных поставок — смертных грех в любой торговле — его имя потускнело. Вилли болел СПИДом. Сейчас перед Карен стоял одинокий человек в смокинге, ставшем великоватым для его истощенной фигуры.

— Прими мои поздравления, Карен, — сказал он и дрожащей рукой поднял бокал. — Идущие на смерть приветствуют тебя.

Все, кто были за столиком и собирали свои вещи, намереваясь пойти домой, остановились.

— Я надеялся выиграть приз в этот сезон, но гомосексуализм перестал быть таким модным, как раньше. — Он поежился. — Res ipsa liquitor — латынь, а мыслишка простая. «Факты говорят сами за себя».

На изможденном, нездорового цвета лице Вилли появилось что-то вроде улыбки.

— Все правильно: мертвый человек говорит на мертвом языке. — Он поник головой. — Это был трудный день. Я очень надеялся на победу. У меня нет детей, и мне хотелось оставить после себя нечто стоящее, чтобы кто-то меня помнил, — прошептал он.

— Извини, Вилли, — ответила Карен.

Карл встал из-за стола. Его любовник умер от СПИДа два года назад.

— Пойдем, Карен, — сказал он.

Джефри, который вернулся из гардероба с одеждой, помог Карен одеться. Столик опустел, около него остался нетвердо стоящий на ногах Вилли.

Дефина взяла Карен за руку.

— Не принимай на свой счет, Карен, — прошептала она. — Ты же знаешь, как это бывает с голубыми модельерами, — они всегда «cherchez la mere» — маменькины сынки. А с тебя на сегодня достаточно: ты не его мамочка.

Несмотря на попытку Дефины сгладить неприятное завершение столь замечательного вечера, Карен испытывала угрызения совести. Непонятным образом она чувствовала состояние этого одинокого призрака, маячащего тенью отца Гамлета за покинутым столиком.

— О Боже! — воскликнул Карл, — неужели надо так переживать недоставшуюся награду, стоя перед лицом вечности?

Но Карен, стиснувшая почетный знак Приза Оукли прижатой к животу рукой, очень хорошо понимала, какие непредвиденные последствия может вызвать желание, которое невозможно удовлетворить.

2. Бесплодие Карен

На следующий день после получения Приза Оукли расстроенная Карен сидела в приемной доктора Голдмана, пытаясь пережить только что услышанный вердикт: неизлечимое бесплодие.

Вообще-то она об этом знала всегда. Знала с самого начала, несмотря на все проверки, обследования, лекарства, несмотря на сомнения Джефри относительно себя и целый полк привлеченных им врачей — она знала, что все дело в ней самой и ее состояние непоправимо.