Книга ТАСС не уполномочен заявить… - Александра Стрельникова

Бывал и Владимир не раз в гостях у министерской дочки.

— Какие красивые дети должны получиться от Володи, — как-то мечтательно произнесла однажды Ларисина мать после ухода гостя.

— Угу, — недовольно крякнул хозяин дома, — с личка не пить водички. — Кобелина, бабник. Всё на морде написано. Нет, я своей дочке такого счастья не пожелаю. Ревностью всю свою жизнь изведет. Да и что это за профессия для мужика — тьфу! Ей бы кого посолидней, по военной части, что ли…

— Хватит нам уже одной генеральши, — недовольно сказала бывшая учительница, намекая на мужнину сестру и ее мужиков-солдафонов.

Лариса слушала спокойную перебранку родителей с улыбкой. Но отцу она отдавала должное. В чем-то был он прав. Одно дело — просто встречаться с таким актером-красавцем. И совсем другое — иметь его в качестве законного супруга.

Журналистка прекрасно помнила, как быстро и легко она с ним познакомилась. И понимала, что с такой же легкостью на ее месте могла оказаться другая. Ведь, вся его жизнь: гастрольные поездки, киносъемки, театральные поклонницы, поджидавшие его после спектакля у служебного входа с букетами — такая благодатная почва для новых знакомств и увлечений. И такое минное поле для любой женщины, связавшей бы себя с ним узами Гименея…

На тот момент до «уз» она, видимо, не созрела. Еще не вечер. Можно еще повыбирать… Да и чувство, вспыхнувшее однажды «в отместку» или в качестве «вышибающего клина», постепенно начало угасать.

Всё реже встречи и звонки с ее стороны. И всё спокойнее голос на том конце телефонного провода:

— Куда же ты запропастилась, милая?

— Да никуда, милый. Просто на работе — завал…

А про себя подумала: «Просто, милый, всё имеет начало и конец. Твое чувство светило отраженным светом от моего». И усмехнулась. Как в том анекдоте говорится: «Понял, милый? Понял, что милый…»

Сегодня вечером это произойдет…

И вот на фоне остывающих чувств к Володе как раз и нарисовался этот пианист. Кареглазый шатен с кудрями до плеч, с аристократической бледностью на лице, весь стройный, звонкий, изящный, похожий на какую-то дорогую статуэтку. Почему именно статуэтку? Лариса и сама, пожалуй, не могла бы ответить, отчего ей на ум пришло именно это сравнение. И еще она пребывала в сомнении: такое сходство звучит как комплимент мужчине или… всё же — наоборот?

Но она была вся под обаянием его изящества и изысканности. Как он выходил на сцену, как кланялся, как играл на рояле, как невозможно обалденно-изящно поцеловал ей руку, когда она пришла брать у него интервью… Как это его прикосновение таким приятным импульсом отдалось в ней. И как ее внутренний голос властно ему прошептал: «Ты будешь мой…»

Тонкая артистическая натура своим музыкальным слухом тут же уловила этот отзвук, вторгшийся извне. И его чуткий телесный камертон тут же настроился и зазвучал в унисон с симфонией обещанного удовольствия, так откровенно разлитого в воздушном пространстве вокруг этой молодой особы вперемешку с ароматом изысканного французского парфюма. Удовольствия, пусть и отложенного по времени, но всё равно — удовольствия. Ведь приехавший после зарубежных гастролей музыкант в день встречи с молодой журналисткой вечерним поездом уже отправлялся в турне по стране…

Эта симфония чувств согревала эмоциональную артистическую натуру Михаила в довольно утомительной поездке по стране с ее заснеженными бескрайними просторами. И с новой силой зазвучала в нем, когда он прилетел в Москву.

После того, как он благополучно обустроился в гостинице «Россия» (вообще-то, музыкант был родом из Ленинграда), он позвонил Ларисе по рабочему телефону. Ее рабочий телефон молчал. Тогда он набрал домашний, данный ему предусмотрительной молодой особой.

Лариса пригласила его к себе в гости. Вообще-то, она всегда своих знакомых мужчин приглашала к себе в дом, знакомила с родителями. Чтобы и они знали, с кем она встречается. Не с шелупонью какой-нибудь, а очень приличными и, порою, даже известными людьми. Так что, если она когда и не заночует дома… То оно и понятно будет, с кем. Или у кого. Чтобы родители не волновались.

Знакомила со всеми, кроме… известного режиссера с мировым именем. Просто побоялась тогда за отца, как бы, какой гипертонический криз его не хватил, если б увидел свою молодую дочь рядом с этим лысеющим и потрепанным павлином… Плевал бы он на его знаменитость. А отца единственная дочь любила и жалела.

… В уютной пятикомнатной «сталинской» квартире, за хорошо сервированным столом (что особенно ценно, когда на полках отечественных магазинов — шаром покати) утонченный бледнолицый музыкант чувствовал себя весьма комфортно. Шутил, рассказывал забавные истории, случавшиеся с ним на гастролях. Но быстро и вежливо откланялся, мол, пора и честь знать, да, к тому же — дел у него в столице еще полно.

Лариса проводила гостя до дверей. Тот галантно поцеловал ей руку. Удушливая волна накрыла обоих.

— Сегодня вечером Это произойдет, — властно прошептала она ему в ухо.

— Я так мечтал, но не смел надеяться, — с придыханием в голосе от волнения отозвался музыкант.

Лариса вернулась в залу.

Отец всё еще сидел за столом, а мать начинала убирать тарелки.

— Ларка, а, Ларка! Ну, скажи, где ты находишь этих манекенов ходячих, которых одним ударом кулака переломить можно? — сказал отец огорченно, опрокидывая рюмашку дорогого коньяка. — Разве это мужик, который за столом даже стопку водки со мной не выпил? Ему, видите ли, нельзя… чего там? Терять какую-то там форму… От стопки водки! — мужчина тихонько выругался. — А эти грабли — длиннющие и тонкие… Уверен, он и гвоздя не забьет, и в армии точно не служил…

Лариса засмеялась, плюхнувшись в кресло.

— Да о каких гвоздях ты говоришь, папа! Ты просто никогда не видел рук пианиста. А они у него на вес золота. В прямом смысле. Он свое «орудие производства» застраховал даже где-то за границей от несчастного случая.

— Это чего ж такое деется, мать? Ты слышала? — округлил глаза отец. — Это, значит, ему ни сумку тяжелую не поднять, ни мебель передвинуть, ни на даче подсобить? Хорош зятек кому-то достанется. Только бы не нам…

— Для тяжестей носильщики есть, — спокойно парировала Лариса.

— Зато красивый, породистый, талантливый, — вздохнула бывшая учительница, про себя подумав о генах, которые могли бы передаться наследникам.

— Да вам, бабам, лишь бы с морды гладко было, — недовольно глянул мужчина в сторону жены, — ничему толковому дочку научить не можешь. Тоже мне, педагогиня называется. Да он — ваш, музыкант этот… как там у Райкина — типичный представитель отряда маломощных и слабосильных хлипаков…

Лариса улыбнулась.

— Найди ты какого-нибудь простого инженера, но чтоб он был настоящим мужиком, — в сердцах сказал отец.

— А еще лучше рабочего-передовика с завода имени Лихачева, — усмехнулась дочка. — А еще лучше — прямо от сохи…