Книга Крым - Александр Проханов

– Ты, Женька, который женится! Ты на России женишься, она от тебя родит! Ты Россию в постель уложи и помни хорошенько! Она поорет, дура, а потом полюбит! У тебя в одной руке крест, в другой сабля! О тебе в Боголюбском монастыре молятся! Тебя батюшка Серафим предсказывал! Ты царем станешь, меня не забудь! Я Колька Кривой, псами травленный! Меня мамка на помойку снесла! Россию, Женька, на помойку снесли! А ты ее подбери, отмой, губки ей покрась, бусы купи. Красивей ее не найти! Ты Кольку Кривого в Кремль с собой забери! Перед тобой все преклонятся. Ты первый человек на Руси!

Он упал, пополз, целуя перед Лемеховым землю. Охранники оттаскивали его, а он хохотал слюнявым ртом, выкрикивая:

– Ты, Женька, будешь царем на Руси!

Они сели в машину. «Мерседес» рванул, расплескивая фиолетовые вспышки. Джип охраны мчался следом, и, когда встречался затор, начинала истошно крякать сирена, словно металлическая утка.

– Есть Россия заводов и университетов, – произнес Верхоустин. – А есть Россия монастырских подворий. Есть футурологи, предсказывающие завтрашний день. А есть юродивые, которые видят на сто лет вперед.

Лемехов не ответил. Ему было неприятно, что этот малознакомый человек стал свидетелем нелепой сцены.

– К русским кликушам надо прислушиваться, – сказал Верхоустин, не замечая раздражения Лемехова.

– Чушь какая-то. Похоже на оперу «Борис Годунов», – нелюбезно ответил Лемехов. – Может, начитался Пушкина? Это вы говорили, что спящему народу нужно читать Пушкина, и он проснется. Может, он, как представитель народа, спал, спал и проснулся? Простите, напомните, как вас зовут?

– Игорь Петрович.

– Нет, Игорь Петрович, не Пушкина надо читать народу, чтобы он проснулся. Не «буря мглою небо кроет». И не «как ныне сбирается вещий Олег». Народу надо дать большую работу. Пусть пашет землю и возводит заводы. Пусть строит города на Луне. Пусть готовится к полету на Марс. И ему будет не до сна.

Лемехов чувствовал свое превосходство над странным человеком, именующим себя философом. Этот чудак случайно появился на его пути, чтобы через полчаса покинуть салон машины и навсегда исчезнуть в бегущей московской толпе.

– Немецкий народ после Версальского мира был народ-подранок, – произнес Верхоустин, как терпеливый и настойчивый педагог. – Народ был унижен, разгромлен, раздавлен страшным поражением. Его точили разные жучки-короеды, глумились жестокие победители. Внушали немцам, что они – тупиковый народ. Отсекали от таинственных высот, где витал туманный германский гений. Отрывали от глубин, где коренилось великое немецкое мессианство. И казалось, этот народ больше не способен воевать, не способен творить, не способен строить. Уснул дурным сном.

Голубые глаза Верхоустина переливались хрустальным светом, как венецианское стекло. Лемехов завороженно смотрел на эту синеву, которая вызывала в нем сладкое воспоминание, – в детстве он идет по меже вдоль белесого ржаного поля, и в колосьях, на жаркой земле, расцвел лазурный василек.

– Гитлер разбудил немецкий народ. Он основал тайную лабораторию «Аненербе». Немецкие лингвисты и культурологи, археологи и маги, поэты и историки, астрологи и обладатели тайных знаний стали коллекционировать волшебные приемы, которые воздействовали на народ. Немцы вновь подключались к первоистокам. К бездонным копилкам энергии, питавшим великих полководцев, художников, духовидцев. Была вновь прочитана Старшая Эдда. Вновь прослушаны Вагнер и Бах. Вновь осмыслены Дюрер и Грюневальд. Экспедиции «Аненербе» отправлялись на Гималаи и в Тибет, тайно проникали на Волгу и Южный Урал, где, укрытые прахом, таились древние города Аркаима – родины праарийских народов. Эти волшебные эликсиры были впрыснуты в школу, в политические институты, в военную и экономическую теории. Немецкий народ проснулся. Восстал из духовной смерти и приступил к великому созиданию. В считаные годы Германия совершила взлет. Были сделаны грандиозные открытия в науке и технике. Построены ракеты, реактивные самолеты, беспилотники, телеметрические системы, ядерные реакторы. Немецкие психологи проникли в тайну мозга, пробуждая к творчеству его запечатанные участки. Ясновидение, телекинез, телепортация рождали новый тип цивилизации. Открытия генетики и евгеники вели к сотворению идеальной человеческой расы. К великому горю, эти судьбоносные открытия немцев Гитлер направил на покорение других народов. Он не захотел штурмовать небо, не стал покорять Космос, разгадывая тайны «темной материи». Он стал штурмовать столицы мировых государств – Варшаву, Париж, Москву. Израсходовал волшебные силы проснувшегося народа в этих кровавых бессмысленных штурмах.

Лемехов слушал. В салоне «мерседеса» царил бархатный сумрак. Сладко пахли лакированное дерево, замшевая кожа. Неслись за тонированными стеклами сверкающие фасады, туннели с гирляндами фонарей. Лемехов слушал спокойный, как у лектора, голос Верхоустина, испытывая странное оцепенение, которое мешало улавливать смысл произносимых речей. Глаза Верхоустина обладали завораживающей силой. Их голубые лучи переливались. Лоб Лемехова чувствовал их невесомое прикосновение, и возникали галлюцинации. Теплая рожь с васильками. Веночек из васильков, который деревенская девочка надевала ему на голову. Чудный синий букет, который мама ставила в хрустальную вазочку.

Эти мимолетные видения были драгоценны. Они продолжались, пока говорил Верхоустин. Лемехову хотелось, чтобы тот продолжал говорить.

– Другое дело – Сталин. Ему достался народ, окровавленный в войне и революции. В братоубийственной бойне народ утратил свое единство, потерял Бога, отпал от сокровенных основ, которые сделали его народом. Народ подвергся страшному насилию, когда из него удаляли глубинные коды, как это делают угонщики автомобиля, зубилом скалывая номер двигателя. Другая культура, другая музыка, другая живопись – все это отрезало народ от донных ключей, которые питают святой водой народный дух. Сталин начинал индустриализацию и готовился к войне. Он понимал, что с таким народом не построишь заводы-гиганты, не создашь боеспособные самолеты и танки. Не построишь победоносную армию. Для этого нужен другой народ. Народ, разбуженный для великой Победы. И Сталин вернул в культуру Пушкина, которого «сбросили с корабля современности». Он сделал Пушкина главным советским поэтом. Рабочие строили танковые заводы и слушали по радио стихи Пушкина. Инженеры испытывали новые истребители и штурмовики и слушали романсы Глинки на стихи Пушкина. Генералы и маршалы проводили учения, а потом шли в Большой театр, в золоченые ложи, и слушали оперу Чайковского «Евгений Онегин» и оперу Мусоргского «Борис Годунов». Народ, который встретил войну, был народ, осененный Пушкиным. Пушкин сражался под Москвой вместе с панфиловцами. Пушкин под Сталинградом защищал Мамаев курган. Пушкин на Курской дуге шел на таран «тигров», сидя за штурвалом Т-34. Пушкин вместе с Егоровым и Кантария водрузил над Рейхстагом знамя Победы. Пушкин стоял на Мавзолее рядом со Сталиным во время победного парада, когда падали на брусчатку гитлеровские знамена. Пушкин одолел «Аненербе». Пушкин вернул народу его сокровенные коды. Советский народ, одержавший Победу и полетевший в Космос, – это народ Пушкина. Вот что я имел в виду, Евгений Константинович, когда на заводе сказал несколько слов о Пушкине.