Книга На прибрежье Гитчи-Гюми - Тама Яновиц

– Ничего, – ответила мамочка.

– Так я и поверил! – продолжал Теодор. – Рассказывай!

– Тебя здесь не было! – попробовала защищаться мамочка. – Прекрати осыпать меня оскорблениями.

– Я тебя оскорблениями не осыпаю, – ответил Теодор.

– Именно что осыпаешь! Если тебе больше всех нужно, нечего было прятаться в спальне. Пришел бы сюда и сам с ним разговаривал. Он сказал, что я могу выплачивать по частям. И пытался заставить меня сразу подписать контракт. Но я ведь этого не сделала! Только перевела заказ на свою кредитную карточку.

– У тебя ее до сих пор не отобрали? – хмыкнул Теодор. – Не понимаю, куда смотрит банк. Ты прекрасно знаешь, что полторы тысячи мы заплатить не можем. Немедленно позвоню и отменю заказ. Правда, наорут за это на меня, а не на тебя.

– Теодор, миленький, ничего не отменяй! – взмолился Леопольд. – Он обещал отдать нам демонстрационную модель со стеклянным пылесборником. Такой ни у кого нет. Кроме того, он вручил нам подарок от фирмы! – Он взял у мамочки коробку в красной обертке, перевязанную золотой ленточкой. – А что там?

– Не знаю, – сказала мамочка. – Открой и посмотри.

– С какой это стати он делает подарки? – Я заподозрила недоброе. – Наверняка потом чего-нибудь потребует.

– Это награда за то, что мы позволили ему продемонстрировать «Минотавра», – ответила мамочка. – Она полагается даже тем, кто пылесоса не покупает. А если он чего и потребует, одна из вас, девочки, сможет его требование удовлетворить.

Леопольд развернул коробку.

– Столовые ножи! – объявил он.

– С пластмассовыми ручками, – хмыкнул Теодор.

– Зато бесплатно, – сказала мамочка.

– Бесплатно? – переспросил Теодор. – А полторы тысячи?

– Ты меня идиоткой считаешь, да? – спросила мамочка.

– Он изуродовал твой матрас, – сказал Теодор, – мы сидим без гроша, а ты ввязалась в эту историю с пылесосом.

– Мне стало его жалко, – сказала мамочка.

Глаза у нее заблестели так, что я сразу поняла – сейчас заплачет. То ли от жалости к Стиву Хартли, то ли от Теодорова хамства.

– Как ты думаешь, сколько ему лет? – спросила вдруг Мариэтта.

– Сорок, – сказала я и взяла мамочку за руку. Она у нее сухонькая и жесткая, как клешня.

– Почему сорок? – сказала мамочка. – Двадцать восемь.

– Двадцать восемь? – переспросила я. – Не верю. Откуда ты знаешь?

– Он сам сказал, – ответила мамочка, высвободила руку и потрепала меня по плечу. – Этим он занимается только по выходным. У него свой бизнес. Он делает с компьютерами что-то такое, о чем еще никто не знает.

– Видать, это никому и не нужно, иначе бы не торговал пылесосами, – фыркнул Теодор.

– Когда-нибудь он будет очень богатым, – сказала мамочка и многозначительно взглянула на Мариэтту.

– По-моему, он заинтересовался мной, – сказала я.

– Это мы еще посмотрим, – пообещала Мариэтта, до отказа накрутив на палец белокурую прядь.

– Правда, он на редкость волосат, – сказала я.

– Может, ты будешь его брить, а, Мариэтта? – предложил Теодор.

– Есть еще электроэпиляция, – сказала я.

– На тыльной стороне ладони? – Теодор посмотрел на свои совершенно безволосые руки. – Лучше воском.

– Девочки, вы же любите животных, – сказала мамочка, отковыривая приставшую к противню корочку. – Представьте себе, что это шимпанзе.

– Шимпанзенок! Шимпанзенок! – заголосил Леопольд, прыгая по кушетке.

Из красно-белых клетчатых подушек вылетело облако – наверное, мертвых клеток.

– Надо было попросить его пропылесосить и кушетку, – сказала Мариэтта.

– Он еще вернется, – сказала мамочка.

– Откуда ты знаешь? – спросила я. – Кажется, мы его напугали. Сделку он заключил, а доставку поручит кому-нибудь еще.

– Никакой доставки не будет! – сказал Теодор злобно.

– Он такой одинокий, – сказала мамочка.

Она встала и начала бесцельно бродить по комнате, машинально передвигая с места на место расставленные повсюду бумажные стаканы.

– Ага. A легкую добычу сразу чует, – сказал Теодор. – Я бы отменил заказ, только он тут же прискачет и снова тебя охмурит.

– Дети, жизнь начинает налаживаться, – вдохновенно сообщила мамочка, пропустив мимо ушей реплику Теодора. – Вижу, вижу, ждут нас большие перемены. Удача не за горами! Леопольд, куда я задевала свой восхитительный джин-тоник?

3

– Почему это мама решила, что нас ждет удача? – спросил утром Теодор.

– Кто его знает, – ответила я. – У нее ведь незаурядные экстрасенсорные способности.

Было десять утра, и мы потихоньку просыпались. Мамочка еще не вставала. Она спит подолгу. Иногда вообще не встает. Тогда мы приносим ей в спальню солодовое молоко, леденцы и засахаренный миндаль «Джордан». Она обсасывает сахарную корочку, а сами орехи не ест, чтобы было не так калорийно.

– Может, это потому, что мы получили в подарок набор столовых ножей? – предположил Леопольд. – Это же хороший знак. – Пирс закурил. – До чего вонючие у тебя сигареты, Пирс, – сказал Леопольд. – И как ты можешь курить в такую рань?

– Извини, – отозвался Пирс, но сигарету не потушил.

Леопольд открыл дверь. Вошли Лулу с Трейфом и принялись обнюхивать пол в надежде найти что-нибудь съестное. День для этого времени года выдался на редкость теплый. Пепельница, которую никто не удосужился опорожнить, была забита окурками.

– Ты когда лег, Пирс? – спросила я.

– Я кино смотрел, – ответил Пирс.

В столовую, протирая глаза, вошла Мариэтта. Видно, она перед сном не смыла тушь – вокруг глаз у нее были черные разводы. Грудь ее просвечивала сквозь розовую нейлоновую ночнушку, застиранную до того, что местами ткань походила на рыболовную сеть.

– Доброе утро, – сказала я. – Кофе будешь?

– Оставь, пожалуйста, этот светский тон, – ответила Мариэтта.

– Прошу прощения, – фыркнула я.

– Кино было странное, – сообщила она.

– Ты тоже его смотрела? – поинтересовалась я.

Она не ответила, но волна презрения, вызванного моим идиотским вопросом, разлилась по всей комнате. Кофейник стоял на столе. Она взяла мою любимую кружку – белую керамическую, с немецким пастухом с одной стороны и сведениями о разных породах коров с другой.

– А свежего молока не осталось? – спросила она, беря со стола банку сгущенки с двумя дырочками в крышке.

Никто не ответил. Я попыталась послать в ее сторону ответную волну презрения. Она добавила молока в кружку с кофе.