Книга Амрита - Банана Есимото

– Да уж, малобюджетные путешествия пагубно сказываются на здоровье путешествующего, – зачем-то изрекла я.

Рюичиро вдруг ни с того ни с сего воодушевился:

– Знаешь, я по работе несколько раз был на Кюсю и в Кансай[5]тоже. Но один я никогда не ездил – всегда с фотографом или с редактором. Мы готовили репортажи в стиле путевых заметок. Со знакомыми, в принципе, приятно работать, не напрягает. Хотя по-настоящему все равно не расслабишься – надо собирать информацию, записывать каждую мелочь. То ли дело поехать куда-нибудь одному. Спокойно, без спешки. Два-три дня такого отдыха, и в голове все проясняется, даже домой как-то не тянет. Может, я не прав, но мне кажется, что для человека естественней путешествовать в одиночку. А уж в моем-то случае однозначно. Никаких обязательств у меня нет, квартплату можно через любой банк хозяину на счет перевести. Паспорт на всякий случай всегда ношу собой, так что, если захочется, – и за границу можно слетать. Деньги тоже вроде бы есть. Все, что требуется, – это сесть на поезд или на самолет – и в путь: с пересадками, со всеми делами; а потом – обратно домой, и на обратном пути вдруг испытать приятное волнующее чувство, что вот с этого момента, прямо здесь и сейчас, начнется новая, совсем другая жизнь. Но пока я не уехал, я могу стирать грязное белье в ванной гостиничного номера и покупать в местной лавке необходимые мелочи, вроде бритвы или зубной щетки. А статьи, в конце концов, можно и по факсу посылать… Раньше друзья часто рассказывали мне про свои поездки во всякие интересные места. Ведь почти везде есть что посмотреть, везде есть свои достопримечательности. Правда, по рассказам я толком не мог ничего представить, мне не хватало воображения. Я слушал рассказы, потом шел домой, а дома все никак не мог отделаться от одной мысли: раз путешествия настолько интересны и увлекательны, почему же я сам никуда не езжу?! Может, потому, что, не успев уехать, я уже хочу вернуться?

– А может, потому, что у тебя была Маю?

– Но теперь-то ее нет.

– Ага. Теперь ее нет.

После этих слов мне показалось, будто я расстаюсь с Рюичиро, провожаю его куда-то далеко – далеко, откуда он уже не вернется. Темное, тяжелое чувство. Бар словно затопило грустью. Я испугалась этой грусти, этой тоски. В поисках спасения я обернулась в сторону стойки, но тщетно – хозяин и вторая официантка, судя по их сосредоточенным лицам, вели какой-то страшно серьезный разговор. Им было не до шуток. Помощи ждать не приходилось.

– А ведь Маю была типичной путешественницей, – неожиданно сказал Рюичиро. За весь вечер он впервые сам заговорил про Маю.

– Что значит «типичной путешественницей»? Это какой-то писательский термин или что? – улыбнулась я.

– Я как раз собирался объяснить и даже, наверное, объясню, если ты меня не будешь перебивать, – улыбнулся он в ответ. – Понимаешь, Маю смертельно устала от своей работы, закрылась от мира, но при этом сохранила какую-то наивную непосредственность и совершенно сумасшедшую непредсказуемость. Именно в этом и заключалось ее очарование. Когда путешествуешь, то странное дело… Я даже не знаю, как это объяснить. Только не пойми меня неправильно, я не собираюсь говорить банальностей типа: «Жизнь – это бесконечный путь» или «На этом пути мы все спутники», но когда ты два, три, четыре дня путешествуешь с одними и теми же людьми – мужчинами, женщинами, неважно, – в какой-то момент ты от усталости, наверное, приходишь в приятное, отчасти болезненное возбуждение. Никогда не замечала? Едет в машине компания, возвращается домой, и все веселые – даже противно становится. Смеются без перерыва, потому что в таком состоянии, что ни скажи – все кажется смешным и интересным. И, в конце концов, уже до того весело, что возникает иллюзия, что вот это-то и есть настоящая жизнь. Вернувшись домой, ходишь по квартире, и все тебе мерещится, что люди, с которыми ты путешествовал, тоже где-то здесь, рядом. Может, в соседней комнате или на балкон вышли, а потом утром просыпаешься один – одинешенек и думаешь: «Что ж такое? Куда все подевались?» – и такая тоска одолевает… Однако мы – люди взрослые, мы понимаем, что притягательность момента заключается именно в его мимолетности. И необычное кажется нам необычным только потому, что существует обыденное. Правильно? Но Маю думала иначе. Она со свойственным ей простодушием считала, что, если ты почувствовал необычность момента, ты просто обязан сделать все, чтобы этот момент длился вечно. И мне кажется, что Маю принимала свое чувство ко мне за любовь по ошибке. Именно из-за своего стремления к незаурядности она решила, что любит меня. Ей нравилось, что у меня нет постоянной работы, нет стабильности. Мы ни разу не говорили о свадьбе или об общем будущем, да и вообще о каком бы то ни было будущем. Потому что с самого начала было ясно, что Маю – человек без будущего. Ее жизнь – это путешествие в настоящем. Путешествие бесконечное, ибо она боится… боялась возвращений. Живя рядом с ней, я и сам, было, поверил в ее вечную молодость, в ее бессмертие.

– Наверное, это потому, что она была актрисой, – сказала я. После смерти Маю я много об этом думала. – Представь себе: режиссер, съемочная группа, актерский состав. Каждый раз одни и те же лица. Эти люди собираются в определенном месте в определенное время с определенной целью. Им все равно, ночь или день, они падают с ног от усталости, но продолжают сосредоточенно работать. Их связывает нечто более сильное, чем любовь или семейные узы. Они зависят друг от друга, психологически и физиологически. И все это – ради одного сценария, ради одного фильма. А после того, как отснят последний кадр, – всем спасибо, все свободны. И все возвращаются к повседневной жизни, чтобы во время пробного просмотра еще раз – сцена за сценой – пережить долгие дни съемки. Для них изображение на экране – напоминание о том времени, которое уже никогда не повторится. Своеобразное подведение итогов, конспект собственной жизни, а ведь обычные люди могут дожить до самой смерти и никогда не испытать ничего подобного. Я часто думаю, что жизнь Маю была отравлена не наркотиками, не алкоголем, а этой бесконечной чередой встреч и расставаний.

– Вот оно что. Так, значит, вы две сестрички – рабыни привычки?

– Рабыни привычки? Нет, – удивившись, сказала я. – Во всяком случае, мне что-то не верится, что какая-нибудь из моих привычек может меня убить.

– Ну да, ну да, все верно. Абсолютно другой типаж, – легко согласился Рюичиро, но его вопрос заставил меня задуматься.

А что, если все так, как он сказал?

Разве я сама, сидя за столом и макая в холодный чай сухое печенье, не вспоминаю о счастливых днях? Чем не экскурсия в прошлое?

И чем моя нынешняя жизнь в доме, где кроме меня живут три женщины и маленький мальчик, отличается от того путешествия, о котором говорил Рюичиро?

Все это было так непонятно. Я интуитивно чувствовала опасность и не хотела ничего понимать. Мне было страшно.

Если копнуть чуть глубже, то не только я, но и любой человек в подобной ситуации быстро окажется там, где оказалась Маю.