Книга Две старые старушки - Тоон Теллеген
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Их одолевали усталость и головокружение. И порой, когда все вокруг казалось расплывчатым и неверным, они устремлялись друг к другу в объятия, но, не оценив расстояния, валились на пол, как кули с мукой.
Однажды они упали так сильно, что не смогли подняться.
— Может, хоть теперь мы любим друг друга достаточно, — с трудом произнесла одна старушка. — Ох, хотела бы я верить!
— Я тоже, — всхлипнула другая старушка. — Но ведь это же все равно не так.
Медленно, очень медленно дотянулись они друг до друга и, не в силах сдерживаться, принялись целоваться с еще большей страстью, чем когда-либо. В глазах у них потемнело. Они не могли выговорить ни слова. Но они знали, что этого все равно недостаточно. Хотя это, наверно, было неважно.
Наступил вечер, а они все лежали в отчаянии.
ДВЕ СТАРУШКИ жили на чердаке в центре города, две маленькие скрюченные старушки.
Иногда одна из них трясущейся рукой наносила на губы мазочек помады, припудривала щеки и запинающимся голосом произносила, уставясь в пол перед собой:
— Может, поцелуешь меня разок?
Вторая подходила поближе, но не осмеливалась взглянуть на губы в красной помаде и на розовые напудренные щеки и бормотала:
— Ну давай.
И целовала, но по большей части промахивалась и клевала в щеку или даже в ухо.
А временами другая, натянув коротенькую юбчонку и подбоченившись, прикрывала глаза и говорила:
— Если бы ты сейчас могла обнять меня и подумать, только подумать: «Я люблю тебя…»
И первая бормотала:
— Ладно.
И дрожащими пальцами вцеплялась в плечи другой старушки.
По большей части это случалось с ними днем, когда лучи полуденного солнца проникали в оконце на крыше, и на их чердаке становилось тепло.
Они никогда толком не знали, как полагается заканчивать подобный поцелуй, и обычно говорили: «Спасибо тебе» или «Это было очень любезно с твоей стороны», и расходились по разные стороны стола.
И пока они так сидели, наступал вечер, и они не произносили ни слова, лишь тогда в полной мере ощущая, насколько сильно они любят друг друга. «Очень, — думали они. — Очень».
Они могли бы сказать друг другу об этом. Но им казалось, что о таких вещах лучше молчать и смаковать переживаемые ощущения в тишине. Смаковать переживаемые ощущения — вот что они находили самой восхитительной вещью на свете.
ДВЕ СТАРУШКИ жили в большом старом доме на краю города.
Прямо над ними жил жалкий-прежалкий старичок, помешавшийся от одиночества. У него был толстый затылок и маленькие глазки с красными, вывернутыми наружу веками.
Иногда он стучался в комнату к старушкам, и они вместе пили чай.
В один прекрасный день старичок сказал, напряженно уставившись в свою чашку:
— А знаете, со мной за всю мою жизнь ни разу ничего такого не приключилось.
— Ну да, и с нами тоже, — поддержали старушки, — тоже никогда ничего такого.
— Да нет, — сказал старичок, — я вовсе не это имею в виду.
— Ах вот как, — сказала одна старушка.
Старичок посмотрел в пол, провел руками по волосам и, запинаясь, выговорил:
— Я вот о чем. Я бы очень не прочь разок это самое…
— Это самое? — переспросила удивленно вторая старушка.
— Ну да, — сказал старичок.
— А что «это самое»?
— Ну это… с вами.
— С нами?
— Ну да, очень бы я был не прочь с вами это самое разок, ну, потрогать у вас кое-что, ну, в общем, вы понимаете, о чем я…
— Да, — сказали старушки. — Понятно.
Воцарилось молчание. Атмосфера накалялась.
Затем одна из старушек сказала:
— Нет, мы не хотим, нельзя.
Старик вскочил и крикнул:
— Ну что вы как дети, в самом-то деле! Ну просто как дети, и все тут!
И не успели старушки ничего сказать, как он, хлопнув дверью, выскочил из комнаты.
Старушки остались сидеть подавленные.
— Ну, это же ничего, что я так сказала? — спросила одна.
— Да нет, — сказала другая старушка. — Я вот как раз об этом и думаю.
Был полдень. Комнату заливало солнце.
Через некоторое время старушек начали одолевать сомнения. Они думали о том, как одинок этот старик, о том, что он, возможно, теперь бесконечно огорчен.
— У нас-то с тобой есть мы с тобой, — сказали они. Они подумали о том, что жизнь старика, вероятно, была сущим адом, что в нем бушевали инфернальные страсти, что ни один луч света не проникал в его душу — вполне вероятно.
Часом позже они взобрались по лестнице и постучались в дверь его мансарды.
— Кто там? — спросил он.
— Это мы, — сказали они. — Можно зайти?
— Нельзя.
— Вам можно… это самое.
— Нет, я больше не хочу.
— Ну… за коленку.
— Нет!
— Под юбки — хоть до каких пор…
— Нет! Убирайтесь! Прочь!
Они вернулись к себе.
Было уже за полдень. Солнце зашло, окрасив крыши красным. За окном возились стайки воробьев, слышался шум автомобилей, самолетов.
Они понуро взглянули друг на друга. Он бы мог проделать с нами все, подумали они. Все, что угодно.
Слышно было, как он топает ногами, хлопает дверьми.
ДВЕ СТАРУШКИ жили в комнатах с красными плюшевыми креслами, тяжелыми гардинами.
Они любили друг друга и за многие годы привыкли думать, что счастливы.
По ночам они осторожно целовались, гладили друг друга по увядшим плечам.
Но вот мало-помалу одна из старушек начала ощущать себя несчастной. Она и сама не знала, когда возникло это чувство и почему. Это было, как если бы она скользила с невысокой горки. Но катилась при этом она одна.
Как-то раз она сказала другой старушке:
— Не надо бы тебе меня больше любить.
Это заявление было такой неожиданностью для второй старушки, что она упала и больно ушибла спину.
— Больше не любить тебя? — сказала она. — Что же мне тогда делать?
— Презирать меня, — сказала первая старушка.
Вторая старушка не смогла ничего на это ответить из-за перехватившего горло тяжелого чувства горечи, прежде ей незнакомого.