Книга Гормон счастья - Марина Серова

Кульков горестно всплеснул руками и едва не угодил по физиономии своей многострадальной жене:

— Ну надо же! А вот тот представительный мужчина, который как-то приезжал пару раз к тебе в гости на «Кадиллаке»? Такой… высокий и с родинкой на щеке. Он-то точно не педераст!

— А, этот… Поздно ты спохватился, Дима. Его застрелили в прошлом месяце в Красноярске. В командировку он туда ездил, и вот так случилось. Да и как-то не нравился он мне…

— Ой-е-о-о! — процедил Кульков. — Тяжела ты, шавка Мономаха… Стереомаха… да. Так, значит, у тебя никого и на примете нет? Ну нарочно не придумаешь! Такая роскошная женщина — и одна! Черт! Вот у меня есть одна знакомая, Катька Бурыгина… Так она мало что уже четвертый раз замужем, так ведь у двух мужей квартиры отжала и живет себе припеваючи. А четвертый муж — тот директор бани. Жирный, довольный. Не понимаю, как Катька мужиков затягивает, даром что сама тощая, кривоногая, подслеповатая, грудь где-то так минус второго размера. Да еще дурноватая она и готовить не умеет.

— Ты про Катьку лучше помолчал бы, — ядовито вставила жена Юля. — Не забыл, кто у нее первым муженьком-то был?

Кульков пошлепал губами и обиженно ответил:

— Ну и так что ж? Ошибка молодости. К тому же она не у меня квартиру отжала, у Витьки, второго мужа, и у этого, рыжего, который третий, а только машину. Всего-то «Запорожец» горбатый.

И Кульков довольно засмеялся коварным смехом…

* * *

Такая ерунда не вспомнилась бы мне никогда, не будь этой проклятой бессонницы. Во время бессонницы человек особенно беззащитен, будь он хоть трижды суперагент 007 и тому подобный сверхчеловек. Беззащитен… от самого себя.

А теперь матримониальные разговоры Димы всплыли в памяти потому, что я сама не раз задумывалась над коротким и отчаянным, как судорожный вздох утопающего, вопросом: а что же дальше? Тридцать лет — время, когда в жизни женщины уже должна появиться определенность. В моей жизни имелось все: деньги, престижная работа — даже две, если уж на то пошло! — шикарный дом плюс квартира в столице, и все прелести цивилизации, начиная от последней модели компьютера и кондиционера до джакузи и авто марки «Ягуар». И Интернет, и барокамеры с соляриями, и ночные клубы, и обширные знакомства. И перестрелки, и крутые повороты судьбы на грани и за гранью дозволенного. И друзья. Да и любовники бывали, не без этого. Не было только одного — той самой определенности.

Полушутливый-полусерьезный разговор с не совсем трезвым соседом дал свои всходы. Я подумала: а сколь долго может продолжаться то, чем я занимаюсь в данный момент? Ведь работа в суперзасекреченном Особом отделе ФСБ по борьбе с оргпреступностью — не сахар. Не в том смысле, что она тяжела и опасна, — это само собой разумеется. Как говорится, по определению. Самое печальное — то, что большинство сотрудников отдела из-за работы не видит никакой личной жизни. Включая шефа отдела, Андрея Леонидовича Сурова, который не только не имеет семьи, но даже никогда не был женат. Не было времени.

— Всю жизнь я безобразно опаздывал в личной жизни, — сказал он мне в одну из тех редких минут, когда общался со мной не как шеф с подчиненной, а скорее как отец с дочерью. — А теперь уже поздно наверстывать. Это все равно что оборвать ниточку и упустить бумажного змея, а потом пытаться поймать его руками прямо с земли.

— Андрей Леонидович, но ведь вы еще молодой и очень даже представительный мужчина… — запротестовала я.

Гром пригладил седые виски, нахмурился и только потом отрывисто ответил:

— Нет, Юля. Это уже не то. Теперь моя жизнь — работа, и только она.

Сейчас, лежа на спине и глядя в потолок, я впервые с такой безжалостной обнаженностью и ясностью осознала, что могу повторить судьбу моего босса. Нет, не то чтобы вокруг меня не было достойных мужчин. Они были, и более чем достаточно. И я сделана не из стали, а такая же живая, из плоти и крови, как любая русская женщина. Случались и хорошие знакомства, и мимолетные влюбленности, и романы, ничуть, впрочем, не помешавшие мне работать.

Но все это — как-то понарошку.

Чтобы возникло что-то серьезное — нужно обоюдное доверие. А какое может быть доверие, если с самого начала из-за рода моей деятельности придется постоянно изворачиваться и лгать, потому что ни в коем случае и никому не имею я права открывать своего истинного лица. Разве что только выйти замуж за своего коллегу… Но тогда работа подменит семью, а семья станет жалким придатком работы.

Я действительно часто чувствовала себя одинокой. Пример того же хрестоматийного Штирлица, казавшийся мне глупым, надуманным и неуместным, тем не менее был очень нагляден: четверть века провел он без семьи и без родных людей в чужой, враждебной, жестокой стране. Я же жила в своей стране, но те, с кем мне приходилось контактировать по роду занятий, были ничем не лучше германских нелюдей из СС: отморозки, изменники родины, продажные политики и финансисты, делающие свой бизнес на костях, слезах и крови. Мне приходилось вживаться в их среду, уподобляться, мимикрировать, выполняя очередное задание Грома. И мне начало казаться, что фрагменты чужой, сыгранной сущности намертво пристали ко мне, срослись со мной и теперь…

Впрочем, глупости все это! Начала сентиментальными раздумьями о своей горькой бабьей доле, а закончила совсем уж за упокой. Не-е-ет! Это провокаторша-бессонница делает меня безвольной и слабой и заставляет мазохистски углубляться в напластования собственных полубессознательных сомнений и страхов. К черту!

Я решительно поднялась с постели-»аэродрома» и, подойдя к бару, вынула оттуда бутылку коньяку. Сосед Дима Кульков советовал мне пропускать по сто пятьдесят граммов в случае, если не смогу долго уснуть. И, хотя я знала, что алкоголь скорее всего окажет на меня возбуждающее действие, решительно налила себе полный бокал и опрокинула в рот. Не так, как положено пить коньяк, то есть понемногу, смакуя, а чисто по-русски, так, как глушат водку.

Нет, все равно не спится. Я прошлась по спальне туда-обратно, а потом натянула джинсы, курточку и кроссовки на босу ногу и запрыгнула на подоконник. Выдохнула и сиганула из окна в сад, прямо со второго этажа… Мне не привыкать!

Пойду покатаюсь по окрестностям на моей любимой «Хонде». Мотоцикл спортивной модели, между прочим, а не какая-нибудь трескучая малолитражка. Может быть, скорость поспособствует умиротворению нервной системы?

Вот что делает бессонница даже со спецагентами…

* * *

Домой я вернулась под утро. Рассвет полз по дороге серыми хлопьями тающего полумрака, притихший и задремавший в росной траве ветер не имел сил рвануть свежий полог неподвижного воздуха. Рассвет полз, а вслед за рассветом вдоль дороги полз полусонный и растрепанный Дима Кульков. Он прогуливал пса Либерзона. Точнее, пес Либерзон прогуливал своего еще не проснувшегося и явно похмельного хозяина — он волок Диму по дороге, и Кульков с трудом удерживал дергающийся в руке поводок.

Я остановила мотоцикл возле него и весело спросила: