Книга Дорога в снегопад - Антон Уткин

В майской тени бульваров было многолюдно, бульвары были ухожены и пестрели тяжелыми бутонами тюльпанов, стоявших на длинных налитых стеблях, как морские пехотинцы на своих высоких крепких ногах. Все скамейки были заняты, на подстриженной траве покатых газонов сидели молодые люди с бутылками пива и лениво следили, как пожилой представительный мужчина не спеша шагал за породистой собакой; она отбегала от хозяина, делала круг и возвращалась, всем своим видом выражая восторг жизни и разделенной любви, и пожилой господин наклонялся к ней, брал ее морду в ладони и снисходительно, ласково трепал за вислые породистые щеки. Но образ жалкой кучки людей с флагами, которые еще оставались в поле зрения, не отпускал Алексея.

— Может, выйдем все-таки, — неуверенно предложил Алексей, — посмотрим, кто это такие?

— Да нет, Лexa, — скривился Антон, — я здесь машину не поставлю. Вон эвакуаторы стоят. Я же говорю, посмотрим в Интернете.

И не успели еще смолкнуть его слова, как нагретая солнцем змея дорогих автомобилей тронулась с места и тихонько поползла в тень бульвара.

* * *

Первые недели две по приезде Алексей провел дома и в общении с внешним миром, который на разные голоса требовал его немедленного и непременного участия, ограничивал себя телефоном. Мысли его были в Эдинбурге, и по нескольку раз в день, когда в квартире установили Интернет, он разговаривал со своим постдоком Джонатаном Рисли, который в его отсутствие взял на себя управление лабораторией. Однако реальность медленно, но все же властно разворачивала его к себе лицом.

Все эти дни Алексей чувствовал и вел себя примерно так, как человек, который долго болел и вот теперь, поднявшись с кровати после длительного лежания, делает первые неуверенные шаги, словно бы открывая мир заново. Самого беглого взгляда было достаточно, чтобы обнаружить — район претерпел сильные изменения. Как будто все оставалось на своих местах, но одряхлело и приобрело неопрятный вид. Хоккейная площадка, которую они когда-то с Антоном заливали, протянув шланг из подвала ближайшего дома, а летом использовали для футбола, оказалась уже без бортов и была уставлена серыми металлическими гаражами-ракушками; казалось, детей не было больше в окрестных домах.

Иногда он выходил в магазин, привыкая к подробностям хорошенько подзабытой жизни, и чувствовал себя вполне счастливым от участия в известных бытовых операциях с их известными особенностями, которые то и дело напоминали ему о его возвращении. На месте их старого продовольственного магазина, где в 90-е трудились какие-то крепостные продавщицы-молдаванки, теперь размещался супермаркет сети «Пятерочка». В березовой роще, отделявшей жилые дома от станции метро, появились безобразные кучи мусора, остатки пикников, бесцельно порезанные стволы деревьев, и Алексей, с некоторым недоумением оглядывая в магазине и его окрестностях сонмы незнакомых лиц, задавал себе вопрос, а где, собственно, помещаются здесь все эти таджики, узбеки и киргизы?

Каждый вечер они с Антоном с бесцельной блаженностью бродили по району, как это вошло у них в привычку с той еще осени много лет назад, когда Алексей вернулся из армии и впереди была пустая зима. Татьяна Владимировна, его мама, ни в чем ему не перечила, но, говоря по правде, он и не позволял себе ничего такого, что могло бы угрожать ее спокойствию и мировоззрению. Мама Алексея была тихая, безответная мама-пенсионерка, дни свои, главным образом, проводила в походах по близлежащим продовольственным магазинам. В пенсионном мире — в мелочном мире поликлиник, райсобесов и магазинов, — она была своей. Она знала, где обвешивают, на какой кассе обсчитывают, где поставили новую овощную палатку, всюду у нее были такие же всезнающие приятельницы, — и этим, в основном, исчерпывались разговоры, которые она вела с сыном, — а вечера скрашивала просмотром телевизионных передач. Получив в свое время диплом Института культуры, Татьяна Владимировна всю жизнь проработала в крупной библиотечной организации, но когда до пенсии ей оставался год с небольшим, общественные перемены упразднили организацию, и только милость коллег, устроивших ее на это время в Историческую библиотеку, позволила ей оформить пенсию. Алексей регулярно высылал ей деньги, но когда несколько лет назад ненадолго оказался в Москве, убедился, что его вспомоществования большей частью идут в копилку. Деньги он нашел в старом хлопчатобумажном чулке, а сам чулок — на кухне между другими такими же с луком.

Татьяна Владимировна навестила Алексея лишь однажды, летом 2002 года, но перелет до Лондона и переезд до Эдинбурга показались ей тогда утомительными, а процедура оформления визы еще и унизительной, и она предпочла, хотя и мало на это надеялась, чтобы сын чаще бывал дома.

И вот неожиданно он был здесь.

По вечерам вместе они смотрели телевизор, и Татьяна Владимировна, искушенная в сетке вещания, подробно представляла ему ее глянцевых героев. Впрочем, многих из них он припоминал и без комментариев: с той же неуемной страстностью, что и шесть лет назад, они неутомимо витийствовали, задорно спорили, обгладывали злобу дня, повергали в прах оппонентов, обличали врагов, насылали проклятия на заокеанских чудовищ, благородно негодовали, оплакивали Россию, ругались, мирились, ходили колесом, протягивали друг другу руки, — словом, все пребывали хотя и в новых должностях, однако ж на своих местах, разве что чуть-чуть постарели. Телевизор напоминал нескончаемую комедию дель арте, в которой роли раз и навсегда определены, где Пьеро будет всегда безутешен, Коломбина всегда весела, а зритель неизменно доволен, ибо ему показывали именно то, что он желал увидеть.

Однажды только пятничным вечером Антон вывез его в центр. Носил Антон свободные штаны с накладными карманами, полуспортивную обувь, широкие толстовки с капюшонами, и вообще, при взгляде на него создавалось очень верное впечатление, что этот человек от мира сего — не то программист, не то дизайнер, не то кинооператор, что и было недалеко от истины.

Когда автомобиль Антона выскочил на Можайское шоссе, безоблачно-ясный день уже догорел, засинели первые сумерки; и асфальт, и раскаленные крыши остывали тяжело, неохотно отдавая накопленный жар, и самый темнеющий воздух был еще душен и горяч. Поток машин двигался медленно, но упрямо, поневоле притормаживая только в сужении дороги у Триумфальной арки. Рекламы уже зажглись и свет их придавал еще большую достоверность чистым краскам вечера. И этот майский вечер, проведенный с Антоном по разным кафе, до которых тот был большой любитель, сказал Алексею о его родном городе больше, чем десятки часов телевизионных новостей и сотни рассказов в Живом Журнале. Его поразила какая-то эротичная избыточность всего, и плотское кружило голову со всей своей могучей силой, какая отведена ей над человеком. Но не было во всем этом спокойного достоинства, присущего известным ему западным городам, а сквозила нервозная торопливость, и от этого голова кружилась еще сильнее.

И он, наслаждаясь отдыхом, озирая посетителей, думал о Кире, представлял, где она сейчас, что могла сейчас делать, как, наверное, комфортно она чувствует себя во всем этом пряном изобилии.

* * *

В клуб Кира вошла с гордо поднятой головой, готовая защитить свою честь и честь своей семьи каждой клеточкой своего тела. Marina Club, принадлежащий Гута-банку, существовал на базе старого спортивного общества ЦСКА ВМФ и располагался в парке Покровское-Стрешнево, и занятия здесь тоже были для Киры своего рода традицией, только гораздо более прочной, чем переезд в летний дом после дня рождения.