Книга Машины Российской Империи - Иван Крамер

Ну что ты будешь с ними делать? Я потер лоб и сказал: «Тогда, в конце концов, пошли в дом» – и мимо мамы шагнул в дверь.

– Сейчас переоденемся и после закончим этот разговор, – сказал Генри из дверей кухни. Я стал подниматься по лестнице, и он добавил вслед: – Алек, готовься к серьезным переменам. Может, мы даже уедем из страны.

Уедем из страны? Я едва не споткнулся о ступеньку. Покинем Россию? Но я же собирался уйти из Технического и поступить в Полицейское училище! Собирался стать сыщиком… делать карьеру в столице… да и вообще мне нравится Россия! Это большая империя, здесь просторно – во всех смыслах. Здесь открываются широкие возможности для людей, которые знают, чего хотят. И вдруг – уезжать?!

Я переоделся в домашнюю одежду, встал перед зеркалом и приказал себе успокоиться. Поправил волосы. Эх, волосы… Они у меня белые, но не белоснежные, скорее серовато-белые, можно сказать – серебристые. Не знаю, откуда такие. Из-за волос, если не надеть шапку, я слишком выделяюсь. Родители это, конечно, не одобряют, ведь злодей должен быть незаметен. Хотя я бы не назвал Джейн такой уж незаметной, а Генри вообще очень статный мужчина. Так или иначе, я-то в чем виноват? Они меня этими волосами наградили, пусть это и будет их проблемой. И все же в большей степени это моя проблема, потому что волосы делают меня похожим на девушку. У меня тонкие черты лица, а тут еще и шевелюра…

– Алек! – позвали снизу, и я вышел из комнаты.

Мама успела организовать чай, на столике стоял наш лучший сервиз, блюдце с вареньем, тарелка с французским хлебом и масленка. А на краю дивана лежали светло-голубое платье в цветочек, которое я бы охарактеризовал как «веселенькое», и шляпка с вуалеткой. На полу стояли белые туфельки. Родители, судя по лицам, ожидали соответствующего вопроса, но я решил быть гордым и сдержанным. И не помогать им: пусть сами рассказывают.

Пока Джейн наливала чай, Генри заговорил:

– Алек, ты уже понял: нам нужно проникнуть на «Самодержец».

Мама придвинула ко мне блюдце с чашкой. Я взял ее, сделал глоток, выжидающе глядя на отца, и он продолжал:

– Украденное там надо передать одному человеку, нашему заказчику. Мы называем его Мистер Икс. Да-да, и не смотри так. Театрально, понимаю, но на то есть причины. Мистер Икс – и точка.

– Но как вы собираетесь проникнуть в поезд? Туда, уверен, билеты не продают, это же первая его поездка, отправятся только приглашенные персоны.

– Под личиной четы Мэри и Гиллиама Уолшей, – пояснила Джейн, и отец кивнул.

– Они как раз из тех, приглашенных персон. Гиллиам Уолш – директор крупного машиностроительного треста в Белфасте, и когда-то он вложил средства в российские железные дороги.

– Короче говоря, владелец части акций русской железки, – заключил я.

– Угу. Так уж получилось, что Уолши с дочерью Абигаил опоздают к отбытию «Самодержца», о чем здесь пока никто не знает. И мы займем их место. Нам всего-то и надо, что показать пригласительные билеты, подделать которые было нетрудно.

Блюдце с чашкой дрогнули в моей руке, чай расплескался, я поставил их и переспросил:

– Дочь?

– Любимая малышка Абигаил, что означает «радующая отца», – с самой серьезной миной пояснил папа. – Тебе надо будет сыграть нашу дочку, Алек.

Мы все вместе посмотрели на веселенькое голубое платье в цветочек, лежащее рядом со мной. Заерзав, я отодвинулся от него, как от удава.

– Я не смогу.

– Сможешь, – возразила мама. – При необходимости ты вполне артистичен, мы все это знаем. С твоим голосом…

– Что? Что с моим голосом? Я не понял – у меня писклявый девчачий голос?

– Ни в коем случае! У тебя красивый, мелодичный, очень привлекательный голос. А еще я тебя подкрашу и…

– Мелодичный?! Ты, наверное, помнишь, мне завтра шестнадцать! Моему голосу давно пора сломаться и стать взрослым, мужским, грубым, низким и немелодичным, вот как у папы!

– Нет, давно – не пора, – сказала она. – По-всякому бывает. Да и вообще, он у тебя не детский. Просто такой…

– У меня грубый голос? – удивился Генри, опуская пустую чашку.

Я вскочил, не в силах больше сдерживаться, сказал им: «Нет! Я не буду ходить барышней!» и, вконец рассерженный, взбежал по лестнице.

В своей комнате снова встал перед зеркалом – и, не сдержавшись, рассмеялся. Просто это твое больное место, признайся, малыш. Немного девчачья внешность, а? Смазливенькая мордашка. Вон у Сметанина щеки – во! Носопыра – с кулак! Подбородок – как мое колено! А я…

Я пощупал свои, что называется, точеные скулы и не то чтобы совсем уж впалые, но явно не пухлые щеки. М-да, зрелым мужчиной меня не назовешь. Ну и ладно. Не повод для расстройства, не так ли? Я лег на пол и отжался, как настоящий мужик, тридцать раз, а потом с громким выдохом встал на руки, чему Джейн научила меня еще лет в десять, и прошелся по комнате. Петька Сметанин очень завидует этим моим умениям, завидует и жалуется, почему он так не может. А что тут скажешь? Конечно, если у тебя мама из Украины, кормит всю семью варениками, галушками со сметаной да борщами такими наваристыми, что в них мыши не тонут, а у меня мама – акробатка и преступница и научила меня делать зарядку каждый день… Да к тому же я от природы тонкий, легкий, а у тебя мама как колобок, папа, как шкаф, и сам ты, Петька, тяжелый, мясистый, весь такой широкий и приземистый… В общем, если подумать, то это вполне логично, что я могу отжиматься, ходить на руках и по-всякому кувыркаться, а ты пробежишь три метра – и задыхаешься, как старая лошадь.

Двигаясь по комнате на руках, я размышлял: в чем проблема, почему я так раздражен и обижен? Да потому что слова: «Мы тебе скажем позже» звучат как: «Ты еще маленький, чтобы это знать». Я вдруг снова стал ощущать себя ребенком. Родители что-то скрывают, недоговаривают, вот, на дело с банком потащили, предварительно не посоветовавшись, теперь этот поезд, и еще какая-то тайна у них от меня…

Ладно, и как с этим разобраться? Громко выдохнув, я вскочил на ноги. Прежде всего, прекратить злиться. Спокойно наблюдать за происходящим и пытаться понять, почему Генри с Джейн, которым я вообще-то полностью доверяю, начали скрытничать. Рано или поздно разберусь.

Решив так, а заодно взбодрившись гимнастикой, я сказал своему отражению в зеркале: не робей, Алек МакГрин! Раздался стук, негромкий голос: «Можно?», и в комнату вошел Генри. Я видел его в зеркале: он прикрыл дверь и встал позади. Лицо в зеркало не попадало, такой он был высокий.

– Алек, я хотел…

– Не надо, – сказал я. – Все понятно, ладно. Это была минутная слабость, и она уже прошла. Сейчас спущусь.

– Нет, я… в общем, готовил этот подарок тебе на день рождения, но решил вручить сейчас, – и он протянул мне револьвер с черными агатовыми «щечками» на рукояти, где была серебряная буква « Н».

Оружие ярко блеснуло в солнечном луче, пробившемся из-за шторы. Ух! У меня даже дух захватило. Рука сама потянулась к револьверу. Но ведь он – Генри, не мой, для родителей эти револьверы как символ их союза.