Книга Демон Максвелла - Кен Кизи

— Надеюсь, теперь эти грязные обезьяны в Таксоне зашевелятся, а, как думаешь, Рыжий? — Он склоняется ко мне, как будто мы с ним старые знакомые. — На самом деле они не так уж плохи. И вряд ли мне удастся найти здесь механика, который хоть отчасти бы походил на этих аризонских парней.

Это доказательство превосходства янки наполняет его такой любовью к соотечественникам, что он даже не обращает внимания на мою щетину.

— А как тебя зовут, Рыжий? Ты чем-то похож на моего старшего сына, если тебя побрить.

— Дебори, — отвечаю я, пожимая его протянутую руку. — Девлин Дебори.

— И что тебя привело в эту глушь, Дев? Сейчас попробую догадаться. Ты, наверное, фотограф-натуралист. Я видел, как ты снимал эти опавшие цветы.

— Ничего похожего, — отвечаю я. — Да и фотоаппарат-то не мой. Мне его отец дал. Я в прошлом году приезжал сюда вместе с ним и с братом, и мы не сделали ни одного снимка.

— Так теперь он послал тебя, чтобы ты привез ему недостающие воспоминания? Наверное, это место произвело на него гораздо более сильное впечатление, чем на меня.

— Опять ошибочка. Он послал меня сюда за прыгающими бобами.

— Прыгающими бобами?

— Мексиканскими прыгающими бобами. В прошлом году он познакомился здесь с механиком, который занимается разведением прыгающих бобов, и купил их у него на сто баксов.

— Прыгающих бобов?

— Пять галлонов. Он хочет вставлять по бобу в каждую кварту своего мороженого, чтобы привлечь покупателя. У нас есть маслобойня и молочная ферма.

— Как тебя, Дебри? Типа — заросли? — он подмигивает, давая мне понять, что это шутка.

Он смеется.

— Но ты все равно напоминаешь мне моего сына. Может, зайдем в бар после того, как ты позвонишь? И проверим, не напоминаю ли я тебе твоего старика.

Он снова подмигивает и направляется к гостинице, с проказливым видом приветствуя остальных туристов, дожидающихся возможности связаться с домом.

Я обнаруживаю его у бассейна сидящим под зонтиком. Вид у него уже не такой уверенный, и теперь он размышляет, не следовало ли вместе с коробкой передач затребовать хорошего американского механика — он мог бы оплатить ему дорогу, а потом потребовать компенсацию у фирмы. Я замечаю, что среди мексиканцев тоже есть хорошие механики. Он признает, что кое-что они безусловно должны уметь, чтобы разъезжать на своих подержанных автомобилях, но разве они могут разбираться в современных автоматических коробках передач? Он снимает солнцезащитные очки и снова переходит на доверительный тон:

— Можно найти самого лучшего карбюраторщика, поручить ему дело, в котором он не разбирается, и ни к чему, кроме неприятностей, это не приведет. Уж ты мне поверь...

Эта неопровержимая истина плюс спиртное несколько улучшают его настроение. После второго стакана сиграма с севен-апом на его лицо возвращается ухмылка, а резкие нотки паники из голоса исчезают. К концу третьего стакана он разражается лекцией о подстерегающих человека на тернистом жизненном пути бедах, причиной которых, по большей части, являются некомпетентные оболтусы, сующиеся не в свое дело. Они-то и становятся источником бесчисленных неприятностей. Чтобы прервать его тираду, я задаю ему совершенно невинный вопрос — один ли он путешествует? Он как-то странно прищуривает глаз, окидывает взглядом мою бороду и рюкзак и с подозрительным видом сообщает, что с ним жена.

У меня от удивления отвисает челюсть — он решил, что я намекаю на то, что его жена и является источником неприятностей, и тем самым пытаюсь бросить тень на членов его семьи! «Ну и ну!», — думаю я и, чтобы успокоить его, замечаю, что я бы тоже хотел, чтобы со мной были моя жена и дети. Он все с тем же недоверчивым видом выясняет, сколько у меня детей и сколько им лет. Я сообщаю ему это. Он спрашивает, где они, и я отвечаю: «В школе...»

— Если бы я не уезжал отсюда, они бы обязательно ко мне прилетели. Иногда для расширения кругозора школу можно и пропустить, правда?

— Точно, — это заявление восстанавливает между нами полное согласие. — Жаль, моя жена не понимала этого, когда наши дети были маленькими! У нее на все был ответ: «Только после того, как они получат образование!»

Мне показалось, что он снова начнет погружаться в уныние, но он распрямил плечи и чокнулся со мной.

— Это хорошо. Рыжий, что вы с братом ездили сюда вместе с отцом. — Он искренне радуется тому, что я оказался не каким-нибудь хиппи, а приличным американским парнем, уважающим своего отца. Он ерзает в кресле и с величественным видом подзывает официанта, чтобы тот повторил, и побыстрее.

— Стоит начать смущаться, и тебя обдерут как липку, — снова подмигивая, доверительно сообщает он.

Он расплывается в улыбке, и на какое-то мгновение приоткрывшийся глаз кажется асимметричным по сравнению с другим.

— Как липку! — повторяет он, и глазное яблоко встает на место.

К моменту, когда появляется официант, тик уже заканчивается, и на его уверенном лице снова расцветает лукавая улыбка. Но открывшаяся на мгновение щель дала мне возможность заглянуть внутрь, и, боже, какой там оказался страх! Перед чем? Трудно сказать. Но уж точно он боялся не меня. И не многочисленных бед, поджидающих его на тернистом жизненном пути, и даже не перспективы остаться без машины в этой дикой стране.

И когда я сейчас разглядываю проявленные фотографии и вспоминаю эту мимолетную картину его личной бездны, открывшейся мне на мгновение, я начинаю думать, что это был страх перед надвигающимся Апокалипсисом.

ЕГО ЖЕНА

Жена Автомобилиста немного младше его — то есть когда она заканчивала среднюю школу, он, наверное, уже был футбольным героем в полном расцвете сил.

Она, похоже, своего расцвета так и не дождалась, но, кажется, ее это не тревожит. У нее задумчивый вид, но она не производит впечатления человека, размышляющего о мелочах.

Она идет босиком по каменистой кромке океана, держа в каждой руке по черной босоножке. Она не думает о том, что выпила слишком много рома. Она не думает о своей педикюрше и своих ногах.

Она останавливается на берегу Рио-Санкто и смотрит, как золотистая вода, сверкая, устремляется к океану. В нескольких десятках ярдов от нее вверх по течению между огромных валунов женщины стирают и развешивают белье на кустах. Она смотрит на то, как они наклоняются и выпрямляются в своих мокрых платьях, перепрыгивают через камни, удерживая на головах огромные тюки, и оставляют за собой легкие и изящные, как перышки, следы, но она не думает: «До чего же мы неправильно живем, если для того, чтобы осмелиться пройти мимо, нам надо надираться до поросячьего визга». Нет, пока она еще так не думает. Она в первый раз вышла в город после того, как их сюда прибуксировали. Не задается она и вопросом, когда же она успела так подурнеть? Тогда, когда тайком залезала в холодильник, поедая гораздо больше, чем было положено семилетней девочке, или после школы, когда надела на кривые передние зубы эти неудобные коронки? Она еще не спрашивает себя о том, когда она успела присоединиться ко всем этим механическим уродам.