Книга Грехи негодяя - Анна Рэндол

Но если она в долгу перед ним, если этот долг ей никогда не вернуть, то это не значит, что ему теперь позволено все, а она должна сидеть сложа руки. Она изменилась, она уже давно не та девочка, которую он когда-то знал. И она не уклонялась от борьбы с того самого дня, когда испугалась и не пошла вместе с отцом в суд. С того дня, когда якобы умер Клейтон.

Вот перед ней новая школа, ее детище. В воздухе еще чувствовался запах свежей краски. В помещениях нужны кое-какие отделочные работы, но снаружи здание закончено точно в срок – к празднику.

– Вы сделали доброе дело. И по праву можете им гордиться. – Обернувшись, Оливия увидела улыбающееся сморщенное лицо викария. – Люди всегда будут вам благодарны. – Он протянул руки и взял у нее малышку.

Этих слов Оливия ждала три года. С тех пор как он приехал к ней в Лондон и рассказал, в какое запустение пришла фабрика, а с ней – и весь городок.

Но теперь эти слова ничего не значили. Ведь она-то стремилась отдать долг за смерть человека, который, как оказалось, вовсе не умер.

– Именно вы заставили меня понять свою ответственность перед городом, – пробормотала в ответ Оливия.

Викарий погладил девочку по спинке, кивая в такт песне, которую только что затянули школьники. Оливии очень хотелось рассказать викарию о Клейтоне. Но как она могла? Ведь он весь лучился от радости.

Она всмотрелась в окружающие ее лица. Вот семья Джонсон с семью светловолосыми мальчишками, имена которых она никак не могла запомнить. А это мистер Грапп. Он наконец приобрел новую вывеску для своей таверны взамен старой, уничтоженной ураганом пять лет назад. Были и новые лица – люди, приехавшие из других мест специально на праздник, а также семьи рабочих, недавно появившихся на фабрике.

Викарий отошел, чтобы отдать ребенка матери.

Перед Оливией же вдруг остановился незнакомец. Он снял шляпу, под которой оказались грязные черные волосы, и проговорил:

– Простите за беспокойство, мисс. Но к вам на фабрику недавно приходил человек. Мне показалось, что это мой старый друг, но я не уверен. – У незнакомца был странный акцент, происхождение которого Оливия никак не могла определить.

– Клейтон Кэмпбелл? – спросила она. – Вы его имеете в виду?

Мужчина кивнул и при этом вовсе не выглядел удивленным.

– Значит, это и в самом деле был он. Искал работу на фабрике?

Оливия отрицательно покачала головой:

– Нет, не искал.

Неожиданно она заметила, что у незнакомца слишком уж напряженный пристальный взгляд. Совсем как у хищника. Оливия невольно отступила.

– А откуда вы его знаете? – спросила она.

В этот момент закончились какие-то соревнования, и мимо нее прошла группа весело болтавших парней. Они хлопали друг дружку по плечам и выкрикивали поздравления.

– Я второй! – крикнул ей Колин.

Оливия приветливо улыбнулась юноше. Когда же повернулась, выяснилось, что странный незнакомец исчез. Она приподнялась на цыпочки, высматривая его в толпе, но незнакомца нигде не было.

Парни столпились вокруг стола с сидром. Дети закончили выступление и теперь пробирались сквозь толпу, разыскивая своих родителей.

Нет, она ни за что не позволит Клейтону все это уничтожить. Человек, которого она когда-то любила, не сможет разрушить жизни всех этих ни в чем не повинных людей. Ей просто надо показать ему, кто пострадает от его действий.

Оливия почувствовала, как по телу ее прокатилась волна дрожи. Что это? Страх? Или предвкушение?

Снова быть рядом с ним…

Оливия не считала нужным обманывать себя и понимала, что не сможет изменить его нынешнее отношение к ней. Но она надеялась, что сумеет изменить его намерения относительно фабрики. Ведь Клейтон всегда был человеком честным и прекрасно понимал, что такое хорошо и что такое плохо. Как-то раз он целую милю возвращался назад в магазин, потому что ему дали семь конфет, а заплатил он только за шесть.

Был только один способ смягчить его – найти путь к его сердцу.

Он всегда за всех тревожился и обо всех заботился. И эта черта его характера наверняка сохранилась, что бы ему ни пришлось пережить. Она должна заставить его подумать о фабрике не как об отмщении, а как о предприятии, дающем многим людям работу и достойную жизнь.

Отыскать путь к сердцу мужчины в общем-то несложно. Достаточно шепотка. Улыбки. Мимолетной ласки. Но только в том случае, если речь идет не об этом мужчине.

Но Клейтон все равно прислушается к доводам логики. Не сможет не прислушаться. А спасение фабрики – поступок вполне логичный. И правильный.

На протяжении последних восьми лет Оливия напряженно работала, убеждая лордов, судей и членов парламента в необходимости помочь детям бедняков. Она очаровывала благотворителей и хозяек модных салонов, склоняя их к формированию фондов помощи бездомным уличным попрошайкам и воришкам.

И она как-нибудь справится с бывшим клерком.

Клейтон поднял глаза от бумаг, разложенных на столе, и уставился невидящим взглядом в окно. Он надеялся, что цифры, как всегда, успокоят его, но почувствовал еще большую неудовлетворенность. Из пустякового жалованья, которое министерство иностранных дел выплатило ему чуть больше года назад, он сделал состояние, потерял его, а потом вернул снова. Инвестиции с высокими ставками – это всегда риск, но при тщательном изучении ситуации риск существенно снижается.

Обычно изучение своих инвестиций и планирование новых успокаивало его. Но сегодня он никак не мог сосредоточиться. Цифры казались ему такими же неудовлетворительными, как и все остальное в этот день.

В чем же причина его недовольства? Он ведь уже приступил к исполнению своего плана и предупредил Оливию. Но теперь он не станет – как хотел десять лет назад – защищать ее от того, что произойдет. Она сделала свой выбор. И ни ее отец, ни сама Оливия не сумеют его остановить. Правосудие свершится.

И только одно не давало ему покоя.

Оливия все еще оставалась самым красивым созданием, которое ему когда-либо доводилось видеть. Теперь она стала взрослой женщиной, и время превратило некоторые ее недостатки в безусловные достоинства. Мягкость детских форм сменили изящные грациозные изгибы. Губы, раньше слишком уж пухлые, теперь искушали и манили. Лицо лишилось детской округлости, и на нем отчетливо проявились высокие скулы. Тонкие же красиво изогнутые брови придавали взгляду не удивление, а, пожалуй, искушенность.

А ее огромные глаза цвета весеннего неба больше не лучились наивностью и невинностью, но стали такими глубокими, что в них хотелось утонуть.

Но все это не имело никакого значения. Он больше ее не хотел.

А если он и позволил ее нежной руке задержаться на его лице какое-то мгновение, то это лишь потому, что он был поражен ее дерзостью.