Книга Что создано под Луной? - Николай Удальцов

А потом, тот же человек прибавил: – Детство кончается только тогда, когда ребенок начинает думать, что он повзрослел на столько, что уверен в том, что взрослые знают больше чем дети…

* * *

– …Риоль, я просто показал тебя человеку, которому ты нужен, – Крайст говорил, извиняясь за то, что принес своему спутнику боль, и в то же время, его слова походили на объяснения правил игры, в которой им предстояло принять участие.

Любая игра начинается с правил.

Если правила не определены или не понятны, невозможно не только их соблюдать или нарушать – даже шуллерствовать не имеет смысла.

– С этого, ты должен начать, Риоль.

– Начать – что?

– Искать ответы.

– Какие ответы?

– Те, за которыми тебя послали в космос.

– Крайст, ты думаешь, что ответы на вопросы, которые стояли перед нами, нужно было искать не в космосе, а на Земле?

– Во всяком случае, на Земле нужно было сформулировать вопросы. Ведь правильная постановка вопроса – это уже половина ответа.

Хотя, возможно, не самая главная.

– Но ведь меня послали в дорогу, потому, что мы стали сталкиваться с тем, что нам не доступно в себе самих.

– Человеку разумному доступно совсем не все, но спасение заключается в том, что разумному человеку ясно, что именно ему не доступно.

И, главное – почему?..

– И новые знания, полученные здесь, на Земле, по-твоему, Крайст, это то, что может нам помочь?

– Не новые знания, а новое отношение к тому, что вы уже знаете. Вы, люди, и так знаете совсем не мало.

Во всяком случае, знания – это умение правильно относиться к тому, чего не знаешь…

– И еще, Риоль, пред дорогой я должен сказать тебе кое-что, и пусть это добавит тебе оптимизма в отношении человечества: «Иногда мы понимаем куда больше, чем можем понять…»

Неожиданно Крайст резко обернулся и громко сказал, обращаясь к кому-то в кустах:

– Я знаю твое, Искариот, пессимистическое отношение к людям. Но помни – думать о людях плохо – это подло и безнравственно! – при этом, из кустов появился человек в дорогой французской тройке, который, немного помявшись, приподнял в знак приветствия шляпу коричневого цвета, и, пожав плечами, проговорил:

– Вот если бы это было еще и ошибочно…

Видя, что Крайст молчит, Риоль подошел к тому, кого называли Искариотом:

– Бог любит людей? – в этом вопросе Риоля был и вопрос, и размышление одновременно. Искариот вновь пожал плечами:

– Конечно. Должен же быть и у Него источник проблем…

– Что на этой дороге должен буду делать я? – спросил Риоль Крайста.

– Знаешь, Риоль, в ответ я расскажу тебе одну старинную легенду:

«Когда-то, когда люди делали открытия, путешествуя по Земле своим ногами, каждое путешествие было связано с огромным риском, потерями и еще очень многими неприятностями.

И каждый, кто отправлялся в путешествие, привычно относился к тому, что страдал от болезней, получал увечья, терял снаряжение и спутников.

Но среди всем известных путешественников, был один, кто всегда возвращался из своих скитаний целым и невредимым, сохранив тех, кто, доверившись ему, разделял с ним тяготы пути.

Остальные путешественники завидовали удачнику, и заметили, что каждый раз отправляясь в очередной дальний вояж, тот доставал из кармана какую-то бумажку и внимательно читал написанное в ней.

После естественной смерти этого путешественника, остальные бросились осматривать его карманы, и нашли чудодейственную инструкцию.

В ней было всего несколько слов: «То, что перед тобой – это дорога. А в остальном – думай сам…»

– Только помни – это притча.

Притчи делают людей мудрее.

Отношение к притче, как к догме – глупит человека…

– Ты пойдешь со мной, Крайст?

– Да. Но я не буду твоим поводырем

– Почему?

– Потому, что поводыря выбирает раб.

Свободный человек выбирает дорогу…

– Когда же начнется наш путь, Крайст?

– Он уже начался.

– Тогда он начался удачно, – Риоль наклонившись, поднял из придорожной пыли подкову и показал ее Крайсту, – Говорят, подкова приносит счастье.

При этих словах, погладив свою испанскую бородку, человек в дорогой французской тройке, до этого молча слушавший разговор Крайста и Риоля, заметил:

– Хотелось бы знать, что думает по этому поводу лошадь?..

…Холм, у подножья которого они стояли, был покрыт разнотравьем и редкими низкорослыми кустами. Разнотравье отличалось цветом, и разные оттенки зелени переплетались причудливым узором, тускнеющим по мере приближения к вершине, а на самом верху превращались в единое солнечно-желтое пятно.

Это холм был совсем не высок, и мог попасть только на самые мелкомасштабные карты, но людям, стоящим у его подножья, то есть очень близко к нему, он закрывал все остальное пространство.

Такое случается с пригорками.

И не только топографическими.

– Это место чем-то знаменито? – спросил Риоль, – Раз для начала пути нам не приходится уходить далеко от дома?

– Нет. Таких мест очень много, все они похожи друг на друга.

И мы действительно не пойдем далеко.

Всего-то, в начало двадцатого века.

Потом посмотрим, куда это нас приведет, а пока дальше от дома отходить не стоит…

– Когда-то этот холм назывался высотой А-176 или что-то в этом роде.

На его вершине молодые ребята в остроконечных шапках с красными и синими звездами над матерчатыми козырьками, думающие, что они военные, но не знающие слова «фортификация», варили кашу в походных кухнях и распевали песни о Буденном и Ворошилове.

Они подняли над холмом красный флаг, и решили, что этого достаточно для того, чтобы быть счастливыми.

Потом на их место пришли уже усталые и, как будто, разочарованные люди в фуражках и двойных портупеях. Они не пели песен, и в их разговорах звучали названия чужих городов: Париж, Варшава, Константинополь.

Эти люди правильно организовали оборону склонов, врыли в землю орудия, выставили часовых.

Но это не помогло людям в фуражках, потому, что, воюя, они отказывались понимать эту войну. Даже ордена за такую войну они отменили.

И вскоре их сменил новые люди, одетые в кожаные куртки, подпоясанные ремнями, на которых болтались деревянные кобуры с огромными «маузерами».

Звались эти люди комиссарами, и «маузеры» – это было все, что они имели и понимали, а кожаны придавали им уверенность.

Поэтому, они почти никогда не расставались со своей формой, но, если снимали кожаные куртки, то закатывали рукава своих гимнастерок и обнажали руки, красные по самые локти, толи от загара, толи от крови.