Книга Эдичка - Зоя Грэй

Я тогда очень мало что понял, произошло это три года назад, мне было всего пять лет и я только что пошел в школу. Помню только, что бабушка Элеонора, или Элла, как ее все звали, вошла в наш старый викторианский дом, доставшийся папе по наследству от его деда Джима.

Это, конечно, было неслыханно, чтобы отец обошел сына в завещании и оставил фамильный дом внуку, но порой такое случалось: иногда деды оставляли дома молодым любовницам, собачьим приютам или голодным неграм в Африке. Один дед даже завещал дом и все деньги любимому коту, и родственники ухаживали за котом, как за родным сыном, потому что только после его, то есть кота, естественной смерти могли стать владельцами состояния.

А мой папа стал наследником из-за бабушки Эллы, которую папин дед Джим дико ненавидел за то, что она засунула единственного сына в интернат, а сама занималась черт-те чем и изображала из себя высший свет. На самом же деле она вылезла из Ист-Энда и была просто продавщицей в «Харродсе» – самом дорогом и, по словам бабушки Вари, самом вульгарном магазине Лондона.

– Теперь этот вульгарный магазин еще и принадлежит египетскому торговцу петрушкой, – сказала бабушка. – Недаром там толкутся вульгарные новые русские и скупают все за бешеные, наворованные деньги. Они же тоже раньше торговали на рынках и мыли унитазы.

Но, согласно легенде, именно там мой дедушка Джордж увидел Эллу и был сражен наповал.

Несмотря на преклонный возраст, бабушка Элла была все еще хороша собой, элегантна, а ее «ягуар» сверкал, как начищенная кастрюля у нас на кухне. Бабушка Элла говорила на очень красивом английском, но когда волновалась, начинала говорить с очень сильным акцентом. Моя русская бабушка Варя однажды сказала, как мне показалось, ехидно, что можно вытащить девушку из Ист-Энда, но невозможно вытащить из девушки Ист-Энд. Я, как всегда, вообще ничего не понял, я даже не знал, что такое Ист-Энд. Теперь я знаю, что это район Лондона, где живут настоящие лондонцы по имени кокни. И оказывается, бабушка Элла была кокни.

– Интересно, – заметила при этом бабушка Варя, – сколько еще скелетов запрятано в шкафу у этой семейки?

Здесь я вообще уже ничего не понял, но потом проходил мимо всех шкафов, а их в нашем доме было очень много: бельевые, посудные, книжные, платяные – и все старинные, с опаской, потому что не знал, в каком именно спрятаны скелеты.

Папа тогда поругался с бабушкой Варей и сказал, чтобы она не говорила глупостей при ребенке, который и так всего боится после ее диких русских колыбельных о волке, который откусит у ребенка бок, и что не все могут похвастаться аристократическим происхождением. А еще папа сказал, что очень гордится своей матерью и вообще в Ист-Энде живет очень много хороших людей.

Бабушка Варя, за которой всегда оставалось последнее слово, заявила, что, похоже, мой папа никогда не видел своих родственников из Ист-Энда, ведь Элла до смерти боялась, что кто-нибудь узнает, что она оттуда. Папа даже потерял тогда терпение, а такое с ним случается редко. После этого разговора бабушка уехала к маме в трущобы, как она называла район, где жила теперь мама.

Так вот, в тот памятный день Элла прикатила к нам в дом, сверкая бриллиантами и белозубой улыбкой, с седой аккуратно уложенной головой, в безупречном костюме и обуви – всё из «Харродса», где она покупала себе одежду и ходила к парикмахеру и косметичке, и, холодно кивнув миссис Смит, которая ее терпеть не могла и говорила, что она выскочка-кокни, проследовала в гостиную. В гостиной уже восседала моя русская бабушка Варя, дымя черной тонкой сигаретой, а у камина, в своем любимом кресле, сидел мой папа и пыхтел трубкой. Элла уселась на диван, окинула гостиную критическим взглядом и почему-то провела пальцем по полированной поверхности стола, проверяя, должно быть, вытерта ли пыль. Я играл возле папиных ног в «лего», а Борька лежал, растянувшись, у камина. Миссис Смит внесла поднос с чаем, который Элла величественным жестом приказала поставить возле себя. На ее лице так и читалось: «Не хватало только, чтобы русские разливали чай в приличном английском доме, прямо святотатство какое-то».

Бабушка Варя при этом курила свою сигаретку и подмигнула миссис Смит, как бы говоря: «Не тушуйся, скоро эта ведьма уедет и мы уж попьем чайку от души». Элла аккуратно разлила в чашки чай и сказала, обращаясь к сыну:

– Ну-с, Джордж, не говорила ли я тебе, что это случится, а ты все мне твердил о таинственной русской душе? Это же жуткий скандал! Что я теперь должна говорить знакомым? Это позор! Ты же профессор славистики и хорошо знаешь русскую литературу. Ты же помнишь… ну как там ее звали… Настасью Филипповну?

– При чем тут Настасья Филипповна? – сказала бабушка Варя на очень хорошем английском, на котором она говорила свободно, как и на французском и на немецком. – Опять вы все перепутали, Элла, это Анна Каренина ушла от мужа, а Настасья Филипповна никогда не была замужем!

– Ну какая разница! – отозвалась Элла. – Какая-то полная дикость и чушь, как вся ваша культура, история и литература.

Я увидел, как у бабушки Вари задрожали руки, и подумал, что они опять ссорятся из-за каких-то родственников.

– Не надо, мама, – вздохнул папа и замолчал.

– Я всегда прихожу на помощь семье в моменты кризиса, – заявила бабушка Элла. – Предлагаю взять ребенка к себе, где он будет огражден от всей этой русской дикости. Боже мой, – возмущалась Элла, – главное, к кому ушла? К какому-то уроду!

– Мама, пожалуйста, давай не будем это обсуждать, но, если ты возьмешь Эдичку к себе на пару дней, я буду тебе очень признателен. Я просто раздавлен! – стонал папа.

– Во-первых, он не урод, а красавец, а во-вторых, мы и сами можем присмотреть за ребенком, – сказала бабушка Варя.

– Вы бы лучше поехали к дочери в трущобы, где она теперь живет, и убедили ее, что надо немедленно вернуться домой и не изображать из себя Настасью Филипповну. Здесь вам не Россия! – прошипела бабушка Элла.

Через десять минут я уже был в «ягуаре», Элла села за руль, и мы поехали к ней в гости. Борьку оставили дома, Элла не переносила никаких животных, кроме своего жуткого кота Барона. Борька жалобно махал хвостом и чуть не плакал от обиды. Я знал, что мне будет очень скучно, хотя дедушка Джордж и пытался меня развлекать: учил играть в карты и занимался со мной географией на огромном глобусе, стоявшем у него в кабинете.

Всю дорогу Элла ругала маму, иностранцев и дурацкое правительство, которое разрешило всей этой черни вылезти из своих нор, а всяким там Дейвам, которых раньше в приличный дом и на порог не пускали, дозволило знакомиться с приличными женщинами. Под воркотню Эллы я тихонько заснул и проснулся уже тогда, когда мы въезжали в ее деревню. Я начал читать названия улиц: вот Пуддинговая аллея, а вот переулок Пирогов и Пышек.

Эта деревня была совсем не похожа на русскую деревню, куда мы с бабушкой ездили на дачу. Скорей она напоминала маленький уютный городок типа Петергофа или Пушкина. Правда, в этой деревне не было ни фонтанов, ни музеев, ни дворцов. Вдоль чистенькой, аккуратненькой улицы тянулись чистенькие, аккуратненькие домики, дома и даже домищи. Перед каждым домом был красивый палисадник, в котором благоухали великолепные цветы, трава и кусты были аккуратно подстрижены, к домам вели дорожки самой причудливой формы из разноцветного кирпича и камня. Некоторые садики украшала скульптура: гномы, памятники любимым собакам, даже амуры, писающие в фонтан.