Книга Монах - Антонен Арто

Девушка умолкла и не противилась больше попыткам Лоренцо, который, заручившись одобрением тетушки, почувствовал, что теперь он может рискнуть и убрать раздражающую его вуаль. Он отстранил вуаль одним движением, легким и быстрым, но не без внутреннего трепета.

Лицо, которое ему открылось, поразило его и будто околдовало. Нельзя сказать, что оно было прекрасным, если исходить из канонов обычной красоты, но его очарование проникало прямо в сердце. Оно струилось из ее голубых глаз непередаваемого оттенка, влажных, ясных, трепетных, напоминающих своеобразный отблеск иных витражей в те дни, когда стекла в них дрожат под порывами сильного ветра. Черты лица девушки при детальном рассмотрении были далеки от совершенства, но все вместе было прелестным.

Ей было около пятнадцати лет. Лукавая улыбка, играющая на ее губах выдавала живость характера своей хозяйки, но исключительная застенчивость не позволяла этой живости проявляться в полную меру. Восхищение, с которым она смотрела на все окружающее, было необыкновенно трогательным, но каждый раз, когда ее глаза случайно встречали взгляд Лоренцо, она тотчас же опускала их.

Ошеломленный, Лоренцо разглядывал чудесное создание, с которым свела его судьба, но тетушка посчитала необходимым защитить ложный стыд Антонии:

— Это ребенок, который ничего еще не видел. До сих пор она жила почти в заточении в своем старом замке в Мурсии вместе с матерью, доброй душой, в которой, спаси ее Господь, здравого смысла ровно столько, чтобы пронести ложку супа от тарелки до рта, и однако это моя сестра, моя собственная сестра по матери и отцу!

— Действительно, так мало здравого смысла — это невиданно, — с удивительным спокойствием заметил дон Кристобаль.

— Странно, сеньор, но возможно, и это именно так, как я вам говорю. И знаете, несмотря на это, сколь удачливы бывают некоторые: молодой господин, даже, можно сказать, благородный господин, вбивает себе в голову, что Эльвира красива! Конечно, внешностью она не была обижена, но что касается истинной красоты… Если бы я тратила только половину ее усилий, чтобы украсить себя! Ну ладно, дальше. Как я вам сказала, сеньор, этот молодой человек внезапно влюбляется в нее и женится без ведома отца. В течение трех лет им удавалось сохранить все это в тайне, но наконец новость дошла до ушей старого маркиза, который, как вы понимаете, не был в восторге от такого мезальянса. Он тут же нанял почтовую карету и отправился в Кордову, решив избавиться от Эльвиры, разлучить ее со своим сыном, даже если для этого придется ее похитить. Он прибыл точно вовремя, чтобы убедиться, что она от него ускользнула: она сумела встретиться со своим мужем, и они вместе отплыли в Индию. Маркиз гневался и поливал нас такой бранью, словно сам дьявол говорил его устами, он приказал бросить в тюрьму моего отца, самого честного и работящего сапожника Кордовы; он был настолько жесток, что похитил у нас маленького сына моей сестры, которому тогда было около двух лет и которого из-за поспешного бегства ей пришлось покинуть. Впрочем, я представляю себе, как пришлось помучиться бедняжке, уже вскоре мы получили известие о его смерти.

Да уж, удачное дельце она провернула! Она уже тринадцать лет поджаривалась в жарком климате Индии, как вдруг ее муж умер, и она вернулась к нам, не имея ни жилья, ни гроша в кармане. Антония тогда была совсем крошкой, а других детей у нее не было. Вернувшись, она узнала, что ее свекор женился во второй раз, но, как и прежде, очень зол на графа. Вторая жена подарила ему сына и, судя по тому, что о нем говорят, это великолепный молодой человек. Старый маркиз категорически отказался встретиться с моей сестрой, но велел передать ей, что он выделит ей крохотное содержание и позволит жить в своем старом замке в Мурсии, но только чтоб он о ней больше никогда не слышал. Именно этот замок больше всего любил его старший сын, но после его злополучного отъезда из Испании старый маркиз никогда не вспоминал больше об этой резиденции, и заброшенный замок стал мало-помалу разрушаться. Сестра согласилась на предложение свекра и отправилась в Мурсию, где и оставалась до недавнего времени.

— Но что привело ее в Мадрид сейчас? — осведомился дон Лоренцо, интерес которого к Антонии заставил его внимательнейшим образом выслушать рассказ старой болтуньи.

— Увы, сеньор, ее свекор умер, и новый управляющий поместьем перестал выплачивать ей ее скудное содержание. Она приехала в Мадрид в надежде, что новый наследник решит ее судьбу и не даст умереть с голоду. Но я думаю, что она могла бы выйти из положения иначе, ведь молодые господа вроде вас обычно не слишком стеснены в средствах. И стоит порой отказаться от какого-нибудь пустяка ради старой женщины? Я посоветовала сестре отправить с просьбой Антонию, так будет надежнее: хорошенькое личико всегда произведет большее впечатление на молодого человека, и малышка имеет больше шансов получить то, что ей хочется.

— Сеньора, — прервал ее дон Кристобаль, придав лицу соответственное выражение, — но если говорить о хорошеньком личике, почему бы вашей сестре не подумать о вас?

— Святой Иисус! Умоляю, избавьте меня от ваших комплиментов. Впрочем, я слишком хорошо знаю опасность подобных поручений, чтобы воспользоваться любезностью молодого человека. Нет, не для того я сохраняла в чистоте свою репутацию, чтобы так легко стала сегодня ею рисковать.

И, почувствовав благоприятный момент, старуха бросила на дона Кристобаля пылкий и страстный взгляд. Но так как она чуточку косила, ее взгляд упал на дона Лоренцо, который принял это на свой счет и ответил глубоким поклоном.

— Могу ли я, — спросил он, — узнать имя маркиза?

— Маркиз де Лас Систернас.

— Но мы с ним близкие друзья! Его сейчас нет в Мадриде, но мы ждем его со дня на день. Это лучший и самый приятнейший из друзей, и если любезная Антония позволит выступать в роли защитника перед ним, я надеюсь, что буду в состоянии выиграть это дело.

Антония подняла на него свои голубые глаза, и взгляд, которым она поблагодарила его за это предложение, был сдержанно-красноречив. Однако она продолжала молчать. Леонелла же проявляла свой восторг гораздо более шумно. Все это ее очень воодушевило. Она считала своим долгом говорить сразу с обоими, и надо сказать, что она справлялась с этим без труда: чего-чего, а недостатка в словах у нее не было. Повернув голову, она резко бросила Антонии:

— Антония, почему вы молчите? Этот господин так любезен, а вы сидите как статуя, закрыв рот. Ваша сдержанность, моя девочка, просто неприлична.

— Но, дорогая тетушка, мне кажется, что…

— А вот сейчас, дорогая моя племянница, вы бы лучше помолчали. Не вас ли я учила, что не следует прерывать старших, если они говорят? Видели ли вы хоть раз что-нибудь подобное с моей стороны? Разве так ведут себя в Мурсии? Но прошу вас, сеньор, — продолжала она, обращаясь уже к дону Кристобалю, — скажите, пожалуйста, почему сегодня в этом соборе столько народу?

— Вероятно, вы не знаете еще, что Амбросио, настоятель этого монастыря, каждый четверг произносит здесь проповедь. Это герой дня. Весь Мадрид трепещет от его необыкновенного красноречия. Он произнес всего только три проповеди, но все, кто его слушал, были так восхищены его ораторским искусством, что теперь достать себе место в церкви стало так же трудно, как на первое представление новой комедии. Его имя у всех на устах: такое впечатление, что этот монах очаровал всех мадридцев. Я не был на его проповедях и очень удивлен тем восторгом, с которым его приняли молодые и старые, женщины и мужчины. Это какое-то всеобщее беспримерное обожание. Наши гранды засыпают его подарками, их жены отказывают всем другим исповедникам, и весь город зовет его «Божьим посланцем».