Книга Раб - Исаак Башевис Зингер

— Ты когда-нибудь видишь хорошие сны?

— Да, я тебе рассказывала. Я видела, что ты придешь. Не во сне, а наяву. Матуся варила ржаные клецки, а татуся только что куру зарезал, она была с типуном. Я полила клецки отваром, он весь был в жирных кольцах. Я смотрела, как туман застилает миску. Вдруг я увидела тебя, как сейчас вижу…

— Откуда у тебя такой дар? — спросил Яков.

— Не знаю, Яков, не знаю. Но что мы суждены друг другу, это точно. Татуся привел тебя с ярмарки, и у меня сразу сердце заколотило, словно молотом. У тебя не было рубахи на теле. И я тут же дала тебе рубашку Стаха. Я собиралась помолвиться с Вацеком. Но как только я тебя узнала, он для меня стал ничем. Марина смеется надо мной по сей день. Он скатился ей в руки созревшим яблоком. Недавно я была на свадьбе. Он выпил лишнего. Потом расплакался в завел про старое. Совестно было перед бабами. Марина чуть не съела себя живьем. Но я хочу тебя, Яков, только тебя, моего единственного…

— Ванда, ты должна забыть про это.

— Почему, Яков, почему?

— Я тебе говорил уже не раз.

— Не понять мне этого, Яков.

— Моя вера — не твоя вера.

— Я тебе уже говорила: хочешь, приму твою веру.

— Нехорошо принять веру лишь потому, что нравится мужчина. Только тогда можно принять мою веру, когда от души поверишь в Бога и его Тору.

— Я верю в то, во что веришь ты.

— Где бы мы смогли жить? Здесь, если христианин принимает еврейскую веру, его сжигают на костре.

— Где-нибудь есть место для таких, как мы.

— Разве что в турецких странах.

— Так давай, убежим туда.

— Но каким образом? Я не знаю этих гор.

— Я их знаю!

— До турецких стран далеко. Нас задержат по дороге.

Оба молчали. Лицо Ванды окуталось тенью. Издалека доносилось тихое, полное тоски пение. Словно пастух понимал, как все безвыходно для Якова и Ванды, и он оплакивал их судьбу. Подул ветер, и тух ветвей смешался с шумом горного ручья, бегущего меж камней.

— Идем ко мне! — сказала Ванда, не то приказывая, не то прося, — не могу без тебя!

— Нет, что ты… Нельзя…

Глава вторая

1

С горы было трудней идти, чем в гору, во-первых, потому что Ванда несла два кувшина с молоком, во-вторых, у нее было тяжело на душе. Все же она чуть ли не бежала. Ее подгонял страх. Дорожка вела лесом, среди деревьев, кустов, высокой травы. Заросли были полны шорохов, воркотни. Ванда хорошо знала, что разные пакостники и насмешники подстерегают ее. Они способны на любые проделки: заставить ее споткнуться о камень, повиснуть тяжким бременем на одном из кувшинов, сделать колтун на голове, загадить молоко, — натворить все что угодно. Село и горы окрест полны всякой нечисти. Каждая хата имела своего домового, который жил за печью. Дороги так и кишели ведьмами, вурдалаками, лешими — каждый со своими повадками. Ванда шагала, а злые духи расставляли ей сети. Филин ухал, лягушки квакали человечьими голосами. Где-то неподалеку слонялся Кобальт чревовещатель. Ванда слышала его тяжелое дыхание и храп, как у зарезанного.

Но сильнее всякого страха были муки любви. Именно потому, что этот раб ее не хотел, ее так и тянуло к нему. Страсть жгла нутро. Ванда была готова на все: оставить село, родителей, семью и отправиться кочевать с Яковом. Но он отталкивал ее под разными предлогами. Сколько раз она говорила себе, что нечего ей убиваться. Кто он такой? Хуже нищего. Достаточно было бы одного ее слова кому-нибудь из деревенских парней, его бы убили, и комар бы носа не подточил. Но ведь не пойдешь на это, когда любишь! Боль душила Ванду, стыд хлестал по щекам. С тех пор как она созрела, мужчины гонялись за ней начиная с родного брата и кончая сопляком, что пасет гусей. Но этот Яков, верно, сильнее духом всех других…

— Он колдун, колдун! — говорила себе Ванда. — Не иначе, как он околдовал меня!…

И куда он запрятал чары? Завязал их узлом в ее платье? Вплел в бахрому ее платка? А может, он склеил ей прядь волос на голове? Она повсюду искала, но ничего подозрительного не находила. На селе жила ворожея, старая Матвеиха. Но Ванда не могла ей довериться, та была полусумасшедшая и выбалтывала секреты. Ванда вся ушла в своя мысли в даже не заметила, как возвратилась в долину.

Хата Яна Бжика стояла под горой, поросшая мхом, с гнездами под застрехой. Одно окошко было обтянуто бычьим пузырем, другое было открыто, чтобы во время готовки выходил дым. Зимою по вечерам зажигали фитиль в плошке или лучину. А летом татуля не давал зажигать огня. Но несмотря на темные стены, темно не бывало. Ванда все видела как днем.

Татуся уже лежал на постели в рваной фуфайке и заплатанных портах, босой. Он редко раздевался. Трудно было понять, спит он или так отдыхает. Мамуся и Бася сидели окутанные сумерками и плели из соломы веревку.

Все семейство спало на одной широкой кровати, и Ванда — вместе со всеми. Когда-то, когда Ванда еще ходила в девках, а Антек был холост, татуся влезал перед сном на мамку и детям было над чем посмеяться. Но теперь Антека нет с ними, а дед да баба слишком слабы для таких развлечении. Ждали, что татуся вот-вот отдаст душу. Антек, который мечтал завладеть хозяйством, появлялся через каждые несколько дней и без стеснения справлялся:

— Ну что? Татко еще жив?…

— Да, жив, — отвечала Бжикиха, которая также хотела освободиться от старика. Он не оправдывал хлеба, который съедал. Он сделался стар, молчалив и гневлив. Весь день кряхтел. Он понатаскал дров, что твой бобер: длинные, кривые стволы, годные разве на топку.

В хате мало разговаривали. Мамуся была сердита на Ванду за то, что она не выходит замуж за кого-нибудь на селе. Муж Баси, Войцех, после свадьбы захандрил и вернулся к своим родителям. К тому времени Бася уже нарожала троих детей. Одного от мужа и двух байструков, но все трое умерли. У Бжиков также умерло двое парней, крепышей. Семейство погрузилось в печаль, в горечь тихого угасания, которое не прекращалось, все кипело и булькало словно каша в печи.

Ванда молча разливала молоко в горшки. Половина принадлежала эконому Загаеку. У него на деревне была своя сыроварня. Молоко, которое оставалось Бжикам, они употребляли для готовки и ели так, с хлебом. В сравнении с другими хатами они жили сытно. В каморке, где находился "жернов" — ручная мельница для перемалывания зерна, стояли мешок ржи и мешок пшеницы. На поле у Бжика валялось меньше камней, чем на соседних полях. Бжики долгими годами подбирали их и складывали оградой. Но еда — это еще не все. Татуся убивался по умершим сыновьям, не терпел Антека и его жену Марину, не любил Васю за ее блудливость. Ванду Ян Бжик любил, но и она вот уже годы как сидит вдовой, и отцу нет от нее радости. Между матерью, Антеком и Басей был молчаливый союз. У них были секреты от Ванды, как от чужой. Но Ванда вела хозяйство. Все проходило через ее руки. Даже татуся с ней всегда советовался когда сеять, что сеять, когда жать, — словом, обо всем. У Ванды был мужской ум. На ее слово можно было положиться.