Книга Поп - Александр Сегень
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наши войска с тяжелыми боями, отступая, уже приближались к границе между Литвой и Латвией.
На закате боец пятой стрелковой дивизии сидел на окраине литовского хутора и писал на коленке письмо:
«Дорогая Машенька! За все дни впервые выпала минутка написать тебе. Всё последнее время мы то идём, то сражаемся, а после падаем без сил и вырываем себе мгновения тревожного сна. Но ты верь, что, сколько бы мы ни отступали, а придёт рубеж, на котором мы остановим врага. А потом мы его разгромим, и я вернусь к нам в Закаты. И тогда мы сыграем свадьбу. Потому что знаю, у тебя нет никого другого, кроме меня. А я тебя очень люблю.
Твой Алексей».
– Невесте? – спросил бойца командир.
– Так точно, товарищ командир.
– В родное село?
– Так точно.
– Я забыл, ты откуда у нас? Новгородец?
– Мы пскопские. Село Закаты Псковской области.
– Невеста-то пишет тебе?
– Напишет.
– Ну, заворачивай письмо да отдыхай малость, братик.
Засыпая, свернувшись в тёплой траве у плетня, Лёшка Луготинцев вспоминал сельский клуб имени товарища Кирова, кино и танцы.
В тот день привезли фильм про Александра Невского. Лёшка с восторгом смотрел, как русские полки бьют псов-рыцарей на льду Чудского озера, и лишь однажды попробовал взять в свою ладонь руку сидящей рядом Машеньки, которую она отдёрнула, и он подумал: «Ладно, потом, успеется!» И снова, не отрываясь, смотрел на экран.
После сеанса раздвинули ряды стульев и здесь же танцевали под аккордеон и патефонные пластинки. Танцуя с Машей, Лёшка всё никак не мог сказать что-то, волновался и, наконец, с трудом выдавил:
– Вот что у нас тут было.
– Где? – спросила Маша насмешливо.
– Так ведь, от нас до места Ледового побоища всего ничего километров.
– А то я не знаю! Чудной ты, Лёшка!
– Выходи за меня замуж, Маша, я давно тебя люблю.
– Давно – это сколько?
– С самой зимы.
– Да уж, очень давно!
Милиционер Владыкин, очень в себе уверенный, встрял:
– Машулик! Следующий танец мой!
– Ты, товарищ милиционер, за порядком следи. Следующий тоже мой! – возразил Луготинцев. – Этот что, вьётся за тобой?
– Вьётся… От него так одеколоном вечно… Бэ! О! Заиграло! Давай танцевать, а то он опять прилипнет.
Потом они гуляли по окрестностям, качались на качелях, и Лёшка решил снова пойти на приступ:
– Ты не ответила. Да или нет?
– Ну Лёш! Так прямо сразу… А за что ты меня любишь?
– Ты не такая, как все.
– Чем же?
– Не знаю… Так да или нет?
– Какой ты… А если я скажу «нет»?
– Тогда я спрошу, почему?
– Ну, допустим, у меня другой жених есть.
– Милиционер этот? Владыкин, что ли? Не смеши! Нет у тебя никакого другого жениха. Я всё про тебя знаю.
– Всё да не всё. Тоже мне, знаток нашёлся.
– Всё равно ты будешь моей, слышишь? Потому что так, как я, тебя никто любить не будет.
– Что же, разве я уродина, что меня никто больше не полюбит?
– Нет, просто… Так, как я, никто!
И боец пятой стрелковой дивизии засыпал, вспоминая Машу Торопцеву, необыкновенный изгиб её шеи, упрямый и упругий, насмешливые глаза, и почему-то с особой нежностью боец вспоминал её белые носочки, хотя по всей стране все девушки ходили в таких же…
В последних числах июня, всего через неделю после начала войны, немцы стремительно приближались к Риге. В кабинете у митрополита Сергия находился высокий чин НКВД по фамилии Судоплатов. С первого дня войны он был назначен ответственным за всю разведывательно-диверсионную работу в тылу немецких войск. Сейчас его задачей было обеспечить работу с православными священниками в Прибалтике.
– Я спрячу вас в подвале кафедрального собора и сделаю так, чтобы мои люди вас не обнаружили, – говорил Судоплатов митрополиту Сергию. – Спустя какое-то время, когда всё успокоится, к вам подойдёт человек и произнесёт пароль. Внедрите его в ряды своих священников. Не беспокойтесь, он сам бывший священнослужитель, его не надо будет учить. Какой пароль ему произнести?
– Пароль?.. – задумался Сергий. – Не надо пароля, Павел Анатольевич. Пусть он просто вернёт мне вот эти чётки.
Сергий взял со стола чётки и вручил их своему гостю.
– Если всё будет в порядке, я с благодарностью возьму их, а если что не так, отвечу: «Спасибо, но это не мои». И пусть он тогда приходит спустя ещё какое-то время.
Первого июля германские войска входили в столицу Латвии. Секретарь митрополита, являвшийся одновременно агентом НКВД, в отчаянии докладывал Судоплатову:
– Его нигде нет! Как сквозь землю провалился! Что делать?
– Что делать! Ноги пора делать, вот что! Немцы будут здесь через час. А за то, что упустил митрополита, пойдёшь под трибунал!
В тот же день немцы вошли и в Тихое. Зажиточные латыши встречали их хлебом-солью, красиво преподнесённым на пшеничном снопе. Кто-то угощал немцев пирожками. Двое мужиков вынесли красное знамя с серпом и молотом и, разорвав надвое, бросили его к ногам немцев. Немцы вешали свой красный флаг с чёрной свастикой в белом круге, по-хозяйски распоряжались в сельсовете, пинками выбрасывали оттуда каких-то служащих.
А тем временем отец Александр стоял пред дочерью Моисея. Она была в длинной белоснежной рубашке. Отец Александр вопрошал:
– Отрицаеши ли ся от сатаны и всех дел его, и всех аггел его, и всего служения его, и всея гордыни его?
– Отрицаюся! – отвечала Ева.
– Сочетаеши ли ся Христу?
– Сочетаюся! – отвечала Ева.
Здесь, в храме, ещё никто не знал о приходе немцев. Две певчие старушки, пользуясь заминкой, переговаривались:
– Молотов: «Война!», Сталин: «Война! Война!» А сами драпают, немцы уже от нас совсем близко.
– Ох, может, даст Бог, мимо пройдут. Страшно!
– А когда сталинцы входили, не страшно было?
– Тоже. То одни, то другие, что за напасть!
Ева вошла в купель. Отец Александр окунал её:
– Крещается раба Божия Ева во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святаго Духа, аминь.
Отец Александр не признавал таинства крещения без полного погружения в купель. Он трижды с удовольствием окунул новую христианку, та фыркала и радостно смеялась, и крупные капли падали с её чёрных ресниц.
